Шарады любви
Шрифт:
Линтон с готовностью капитулировал и попытался воздействовать на жену всевозможными соблазнами и сюрпризами. Так, однажды он разбудил Даниэль в пять часов утра и предложил ей надеть бриджи: они поедут верхом в Ричмонд, где можно в свое удовольствие носиться на лошадях, не опасаясь чьих-либо завистливых глаз или злых языков. Юная жена согласилась, но с такой неохотой, что граф почувствовал себя в роли человека, которому бросили в лицо перчатку. Сделав эту последнюю попытку, он оставил жену в покое. Даниэль же вела себя безукоризненно вежливо и ни разу не выгнала мужа из своей постели.
В отношениях друг с другом супруги все больше превращались в двух отменно вежливых, но совершенно чужих друг другу людей, время от времени обменивающихся впечатлениями за ужином. Джастин вернулся к своим холостяцким привычкам, а его жена с успехом играла роль беззаботной молодой женщины, души общества, окруженной толпой поклонников. Правда, Даниэль сильно похудела, и ее и без того большие карие глаза стали казаться просто огромными. Что касалось шевалье д'Эврона, то он почти неизменно находился при графине.
По лондонским трущобам Даниэль продолжала ездить по большей части одна. Для защиты от бандитов у нее в кармане лежал все тот же пистолет с серебряной рукояткой. С работодателями и домовладельцами, выжимавшими последние соки из несчастных французских эмигрантов, графиня рассчитывалась холодным презрением и пригоршнями гиней.
Графиня Линтон начала пользоваться широчайшей известностью. Каждый день она получала множество записок с просьбами о срочной помощи, написанных наспех по-французски тупыми птичьими перьями. Ни одна из них не оставалась без ответа. За этими постоянными занятиями и частыми поездками на окраины города ее собственные семейные неурядицы постепенно отступили на второй план. Теперь у Даниэль появились работа и цель, а потому столичное общество потеряло для нее свою былую притягательность. Правда, она продолжала посещать некоторые балы и приемы, которые всегда были достаточно веселыми и переполненными легким флиртом. Ни у кого из завсегдатаев столичных развлечений не могло мелькнуть даже подозрения, что в доме Линтонов не все в порядке.
Джастин переживал все происходившее в упорном молчании, уверенный в своей правоте. В конце концов, думал он, ребячество в характере его жены уступит место разумности взрослой женщины. А пока следует занять позу стороннего наблюдателя и ждать. Граф страдал от одиночества, но тщательно это скрывал.
Как-то раз дождливым, неприветливым вечером он пришел домой и узнал, что графиня с самого утра не вставала с постели. Встревоженный граф поспешил наверх и без стука вошел в спальню жены. Сначала ему показалось, что в комнате никого нет: так там было холодно и темно. В канделябрах не горела ни одна свеча, огонь в камине давно потух. И только дождь уныло стучался в окна.
— Уйдите, — раздался сдавленный голос. Джастин посмотрел на постель жены и увидел лишь ее спутанные локоны, выглядывавшие из-под одеяла.
— Что случилось, Данни? Вы заболели? — участливо спросил Линтон, подходя к кровати.
— Ничего. Уходите. Я хочу побыть одна, — пробурчала из-под одеяла Даниэль.
Линтон сел на край кровати, приоткрыл лицо супруги и положил ладонь ей на лоб. Тот был совершенно холодным.
— Опять болит голова?
— Нет.
— Хорошо, но если вы не скажете, что случилось, мне придется послать за доктором.
— Доктор мне не нужен. Просто болит живот. Это вполне нормально и тут же пройдет, как только вы оставите меня в покое.
И Даниэль снова зарылась с головой под одеяло.
— Понятно, — нахмурился Джастин.
Прошло уже почти четыре недели с тех пор, когда они в последний раз спали вместе. За это время он успел забыть даты обычных физиологических циклов у своей жены, которые раньше знал не хуже ее самой. Даже это в очередной раз подчеркивало растущую между ними пропасть взаимного отчуждения. Джастин понял, что на этот раз уступать нельзя.
— Послушайте, — оживленным тоном сказал он, — больной живот — не причина, чтобы изображать из себя умирающую. Почему вы не зажжете камин и свечи? Мало того, что сегодня паршиво на улице, так вы еще устроили из вашей спальни настоящую могилу.
— Мне так хочется. Я чувствую себя несчастной, и холод и темнота вполне соответствуют моему настроению.
Джастин слегка улыбнулся. Что-то знакомое, напоминающее прежнюю Данни промелькнуло в тоне жены. Теперь он знал, как себя вести дальше.
— Это соответствует вашему настроению, любовь моя, но не моему, — сказал граф и дернул за шнурок звонка.
Появившаяся через несколько минут в дверях Молли увидела своего хозяина склонившимся над решеткой камина и разжигавшим огонь. Девушка с виноватым видом посмотрела на Линтона:
— Извините, милорд, я сама…
— Не надо. Уже горит. Зажгите лучше свечи и отдерните занавески.
— Простите… Я бы давно все это сделала, но миледи сказала…
— Я все понимаю, Молли, — с улыбкой прервал ее граф, давая понять, что знает упрямый характер своей супруги.
От кровати донеслось слабое бормотание. Джастин обернулся и увидел, что Даниэль уже лежит на спине, стянув одеяло с носа.
— Вам станет гораздо лучше, любовь моя, если вы умоетесь и причешетесь, — успокаивающе сказал он, раздвигая шторы.
В комнате тотчас же стало гораздо светлее. В камине уже пылал огонь, в канделябрах горели свечи, свет которых отражался от лакированной мебели и прыгал по стенам золотыми, желтыми и белыми зайчиками. Только в лице молодой графини, казалось, ничего не изменилось. Но графа это, видимо, абсолютно не трогало.
— А теперь, Молли, — распоряжался он бодрым голосом, — угостите мадам горячим мясным бульоном.
— Я не хочу никакого бульона, — буркнула мадам.
— Тогда кашей.
— Терпеть не могу каш.
— Слушаюсь, милорд, — присела Молли, поняв, что на ворчание хозяйки сейчас не надо обращать внимания, и вышла из комнаты.
Вода в кувшине оказалась холодной, но Джастин решил, что как раз это может лучше всего освежить и успокоить Даниэль. Он взял полотенце, опустил его край в воду и подошел к постели жены.
— Что вы собираетесь со мной делать? — раздался ее раздраженный голос.