Шарлотта Исабель Хансен
Шрифт:
У Ярле забегали глаза.
— А что мы будем делать на мое деньрожденье, вообще-то? Это же в четверг. Гостей позовем?
Глаза у Ярле все еще бегали.
— Да, — сказал он громко и решительно, — само собой… конечно! Конечно у меня есть для тебя подарок! Конечно позовем гостей!
— Ур-ра-а! — Девочка захлопала в ладоши. — А кто придет?
Ярле откашлялся и издал короткий натужный смешок.
— Нну, это, значит… это сюрприз. Ну ладно, — сказал он поскорей и обратился к пожилой женщине Ирмелин, будто она тоже была его родственницей: — Нда, знаете ли, дети, да… Ну, мы тогда пошли, пока?
Шарлотта
— А это моя поня. Я ее люблю.
В автобусе по дороге от Флесланна у Ярле горели уши, голова была тяжелой. Шарлотта Исабель привносила в этот тихий субботний день детский шум.
Он не мог вспомнить, чтобы ему когда-либо задавали столько всеохватных, перескакивающих с одного на другое вопросов, он не мог вспомнить, чтобы его мозгу раньше приходилось решать такие сложные задачи на концентрацию внимания. «А мы в Бергене сейчас? А почему на дороге так много поворотов? А почему у старой тетеньки была лиловая шляпка? А телевизор — у тебя большой?
А ты знаешь эту старую тетеньку? А кто это та девочка в наушниках, которая сидит рядом с тетенькой? А у тебя только один телевизор? А ты знаешь, что мою поню зовут Ида? А ты знаешь, что у меня есть лучшая подруга, она со мной ходит в один класс, ее зовут Сюсанна, и у нее есть брат, у которого есть мотоцикл, и мама, а у нее рак? Мама говорит, что вы были очень маленькими, когда друг друга полюбили, — это правда? А у тебя есть собака? А у тебя есть кошка? А у тебя есть микроволновка? А у тебя есть тамагочи?»
Когда они въезжали в центр Бергена, взгляд Шарлотты Исабель закрутился, как карусель, и она сказала восторженно, что никогда раньше не видела таких разноцветных домов, никогда, никогда, никогда.
— О, как это замечательно, когда дети любопытны, — сказала Ирмелин Йенсен, когда они прощались возле отеля «Норвегия». Она присела на корточки, крепко обняла Лотту и улыбнулась Ярле. — Все будет хорошо, обязательно.
Ярле кивнул.
— Да, конечно, не сомневаюсь, — сказал он, стараясь придать словам легкости. — Славно пообщаемся, да.
— Какая ты счастливая девочка, у тебя такой замечательный отец, — обратилась она к Лотте.
Замечательный отец?
Шарлотта Исабель кивнула, отчего Ярле совершенно растерялся.
— Тебе здесь очень понравится, — сказала старая дама, — я думаю, тебе здесь так понравится, что все в классе будут тебе завидовать.
— Правда, да? — засомневалась Лотта.
Ирмелин Йенсен, двадцать второго года рождения, кивнула.
— Правда, папа? — Лотта повернулась к нему. — Эй, папа! Правда?
Он кашлянул:
— А-а — что понравится? В Бергене-то? Ну да. — У Ярле забегали глаза. — Ужасно понравится.
— Она копия отца, — сказала Ирмелин. — Это сразу видно.
Это видно сразу?
Ярле попытался разглядеть в дочери себя, пока они с Шарлоттой Исабель шли вверх по склону холма Нюгорсхёйден. Но это ему показалось трудным.
Она без устали перескакивала с одного на другое, останавливалась у фонарных столбов и кружилась вокруг них, обхватив столб одной рукой; задержалась около велосипеда, припаркованного перед магазином, присела
А как медленно, оказывается, дети ходят, понял он, когда у них ушло почти двадцать минут на то, чтобы подняться по склону от отеля до церкви Святого Иоанна. Как они невероятно медленно ходят!
У них ноги устают, и они все время останавливаются и никак не могут сосредоточиться!
Или нет?
Конечно, дети могут сосредоточиться, пришлось ему признать, когда он был вынужден проследить за взглядом дочери, которая вдруг остановилась, поднялась на чье-то крыльцо и заглянула в окошко, воскликнув:
— Там у них собака!
«Она все время сосредотачивается», — думал он, произнося тем временем:
— A-а, в самом деле, и правда, у них там собака, надо же, послушай, идем, нам пора уже, а?
«Именно это она и делает, — думал он, — сосредотачивается, все выворачивается наизнанку с этой девчонкой, вся она представляет собой обращенный вовне любопытный вихрь, вбирающий в себя мир».
Обычно Ярле затрачивал на дорогу из центра домой не более четверти часа, теперь же прошел чуть ли не целый час, пока он смог сбросить рюкзак с плеч в своей квартирке. Шарлотта стремглав проскочила вперед него в гостиную, быстро осмотрелась, изумленно разинула рот, поразившись высоте потолка, показала на лепнину на потолке и спросила, что это такое, провела пальцами по обшарпанному дивану, вскарабкалась на него и стала прыгать на подушках, приговаривая:
— Я пить хочу, а где моя комната?
Ее комната?
— Где моя комната?
Целую неделю. Целую неделю вот с этим!
— Я пить хочу, где моя комната, папа?!
Ее комната?
Ярле вздохнул. Он снял туфли, повесил куртку в прихожей и пошел к ней. «Надо ей как-то постараться объяснить, что к чему, — думал он. — Надо ей объяснить немножечко, что я за человек, как я живу. Она наверняка привыкла жить в большом доме, где все устроено так, чтобы детям было удобно». Он сел на диван рядом со скачущей девочкой и почувствовал, как сотрясаются диванные подушки, открыл было рот, чтобы приступить к разъяснению, но его прервала Шарлотта Исабель:
— Папа! А почему у тебя волос нет? Ты такой старый? А ты на вид не такой старый. А почему у тебя выпали волосы? У моего дедушки тоже выпали волосы. А, папа?
Диван ходил ходуном.
— Нет, не поэтому, у меня не выпали, — начал он, — я так… их постриг.
— Ты их постригтак? А почему? А можно я потрогаю? — Девочка осторожно протянула руку к его бритому черепу и тут же отдернула. — Фу! Противно как!
Она снова запрыгала, и диван под ним заходил ходуном, а Ярле подумал: «Мне действительно придется объяснить ей, что к чему. Так дело не пойдет. Она должна хоть немного понять мой мир, это явно необходимо, чтобы мы с ней хоть как-то могли сосуществовать. А если не поймет, то…» Он набрал в легкие воздуху и повернулся к ней.