Шарлотта Исабель Хансен
Шрифт:
— Разумеется, — согласился он с той легкостью, на какую был способен, — обсудим, какой вопрос?
— Здорово было снова услышать твой голос, — сказала Анетта.
Он откашлялся. Стараясь не смотреть на Лотту и Хердис, он пробубнил:
— Да, твой тоже.
Пока они не спеша шли к Бергенскому аквариуму, Ярле не покидало странное ощущение. Анетта Хансен. Ничего не было такого в том, что она сказала, или в том, что он сказал, но хотя бы то, что они разговаривали друг с другом так доверительно — она в гостиничном номере на юге, представлял он себе, он
Но ладно уж.
Это мать его ребенка.
Она работает в универсаме «Рема-1000».
Солидно, ничего не скажешь.
При всем при том.
«Она производит впечатление солидного и серьезного человека», — подумал он и кивнул своим мыслям. И это действительно было так. И позвонить догадалась. И вот эта ее фраза — «Мы как-нибудь с тобой серьезно все обсудим, да?» — ему показалось, что в ней так и слышится здравый смысл. Да. Солидная женщина. Несмотря ни на что. А то, что она сказала в конце разговора: «Здорово было снова услышать твой голос», — вроде вполне по-дружески прозвучало, нет? Да. Серьезный человек, решил он. Как ни посмотри, солидный, и приятный, и серьезный человек. Просто-таки мужественный. Кто еще отважится на такое? Отправить своего детеныша в одиночку через горы и долы, чтобы тот познакомился со своим папой? Таких немного найдется. Ее можно только уважать за это.
Шарлотта Исабель шла рядом с ним, одетая в лиловую курточку, она надела зеленую юбку, и все порывалась пробежаться по тротуару, и нет-нет да и выскакивала на мостовую. Ярле взял на заметку, что, когда гуляешь с ребенком, нельзя позволять себе свободно парить в собственных мыслях, необходимо быть бдительным и следить за происходящим. Пришлось ему время от времени окликать Шарлотту Исабель и следить, чтобы она не выскочила перед машиной. Она часто останавливалась, как и накануне, чтобы что-нибудь получше разглядеть. Она показывала на проходящих мимо людей, она сравнивала Берген с Шееном и нашла, что Берген гораздо, гораздо больше, но что дома у них тоже много автомобилей. Когда они вошли в красивую липовую аллею в центре города, возле старинного монастыря, она наклонилась, поковыряла растоптанный кусочек жевательной резинки и крикнула им обоим:
— Папа! Хердис! Смотрите! Это жвачка!
— Да, — сказал он, — многие бросают жвачку прямо на землю, а так делать нельзя.
Ему было радостно видеть ее простодушную радость, но как-то было и неловко говорить такие простые вещи, особенно в присутствии Хердис, хотя непохоже было, чтобы это ей мешало, наоборот, ему показалось даже, что ей это нравится. Но все-таки, хотя он и изложил все события Анетте вполне невозмутимо, мало того, сказал даже, что все идет «как по маслу», во всей этой навязчивой детскости он не в состоянии был видеть только то, что ему нравилось.
Были и неприятные моменты: ему все время представлялось, что кто-нибудь заметит его, кто-нибудь из первокурсников, у которых он вел коллоквиум, или Арилль с Хассе, а может быть, Роберт Гётеборг, и эта мысль пришлась ему совсем не по вкусу. И когда на мысе Нурднес Шарлотта Исабель взяла их обоих за руки, уже совсем
— Нет, — сказал он.
Хердис остановилась и посмотрела на него. Шарлотта Исабель остановилась и посмотрела на него. Выражение лица у них было одинаковое.
— Нет, — повторил он.
Хердис развела руками и бросила взгляд на девчушку, та сделала то же самое — развела руками и взглянула на Хердис.
— Ярле, ты чего это? — вздохнула Хердис.
— Да, папа, чего это ты? — сказала Шарлотта Исабель и вздохнула.
Он полез во внутренний карман и выудил сигарету.
— Извините, — буркнул он. — Ну не могу, и все. — Он закурил. — Пойдем сейчас в Аквариум, посмотрим пингвинов. Хватит и этого. И вообще, этого более чем достаточно.
Хердис покачала головой.
Дочь стояла с открытым ртом.
— Ну что еще теперь? — сказал Ярле и выпустил дым изо рта.
На глазах у Лотты показались слезы.
— Господи, ну что еще опять?
— Папа, — проговорила Лотта, задыхаясь, — ты же умрешь! Ты куришь! Ты умрешь!
Ярле закатил глаза. Он выбросил сигарету и покачал головой. Он опустился на колени перед дочерью и сказал, что не умрет. Ей нужно понять это. Никто здесь не собирается умирать, о’кей? Шарлотта Исабель сглотнула и сказала, что бросать окурки тоже нельзя, не только жвачку, и Ярле пришлось признать логичность сказанного ею. «Возможно, ее мать и дура, — подумал он, — но Лотте здравого смысла не занимать».
— Лотта, Лотта, — он попробовал разрядить обстановку, — а вот сейчас мы пойдем в Аквариум, да и посмотрим пингвинов!
Она задумалась, наморщив лоб:
— А они птицы или рыбы, папа?
Птицы они или рыбы? Он подумал.
— Нет, они птицы, Лотта.
Она переступила с ноги на ногу.
— Но они же не умеют летать, Хердис сказала, что они не летают.
— Нет. — Он помедлил. — Нет, тут ты права.
— Ну вот, папа, — сказала Лотта и снова развела руками, — значит, они рыбы тогда.
Когда они добрались до Аквариума, Шарлотта Исабель пришла в дикий восторг. Она со всех ног бросилась к бассейну, Ярле и Хердис едва поспевали за ней, она восторгалась тем, как пингвины, покачиваясь, ковыляют к кромке бассейна, бросаются в воду грудкой вперед и плывут дальше. И как же быстро они плыли! А, теперь она поняла, кто такие пингнины, сказала Лотта и так от всей души смеялась над тем, как они двигаются, что Ярле просто глаз не мог отвести. «Ну надо же, так непосредственно смеяться над тем, как двигается животное!» — думал он. Дочь смеялась всем телом и передразнивала неуклюжую походку пингвинов, потом сказала:
— Ты тоже должен так сделать, папа! Ты тоже походи так, папа!
Но Ярле замахал руками и сказал, что в этом уж она пусть сама практикуется, а когда дочка показала на них и сказала, что они выглядят, будто на них надеты пиджаки, он снова загордился ею.
— Развитая она какая у тебя, твоя дочь, — сказала Хердис, когда Лотта вместе с другими ребятишками побежала смотреть, как кормят пингвинов.
— Мму… угу, да, конечно. — Ярле кивнул. Она и правда была такая. Развитая.