Шашлык на свежем воздухе
Шрифт:
— Ну, ничего, дарагой, — сказал он. — Техника — это дело наживное. Сегодня нэт, завтра нэт, послезавтра есть.
Мало-помалу я действительно ею обзавелся. И с тех пор не знал поражений. Всех противников я клал исключительно на лопатки. Всякие там «очки» — это существовало не для меня. В газетах так и писали: «Его стиль — только на лопатки».
И, наконец, пришел день, когда я победил неоднократного чемпиона и призера, знаменитого и прославленного Подбаобабова. Я победил его очень убедительно.
Меня тут же окружили корреспонденты.
— Как вам удалось добиться такого успеха? — спросил один.
— Это не моя победа, — ответил я. — Это победа моего любимого тренера Шоты Отариевича. Это достижение моих друзей-одноклубников и всей спортивной общественности. А я здесь ни при чем.
Корреспондент удовлетворенно кивнул и стал записывать мои слова в блокнот.
— Говорят, вы серьезно увлекаетесь поэзией? — спросил другой и сунул мне под нос микрофон. — Прочтите одно из ваших стихотворений.
Я выбрал, которое покороче, и прочел. Все захлопали.
А корреспондент отнял у меня микрофон и быстро сказал в него:
— Что же, пожелаем нашему чемпиону таких же блистательных успехов на тернистом пути литератора, как и на спортивной арене!
На следующий день все газеты вышли с отчетом о соревнованиях. Отчеты были оживлены выдержками из моих стихотворений и назывались по-разному: «Побеждает мужество, помогает поэзия», «Второе призвание чемпиона». Один заголовок мне особенно понравился — «И муза на лопатках!».
После обеда позвонили из журнала.
— От имени редколлегии поздравляю с важной победой! — сказал приятный голос. — Мы тут решили в ближайшем номере поместить две ваши поэмы. Не возражаете, если их будет открывать та фотография, где вы стоите на пьедестале почета?
— Валяйте, — разрешил я.
Затем стихами заинтересовались студия телевидения, издательство художественной литературы и Дом народного творчества. Причем с телестудии звонила какая-то бойкая девушка, которая сказала, что «все это — собачье мясо! — будет выглядеть потрясающе! Поэзия борьбы и — чтоб мне сдохнуть! — борьба поэзии!»
Но всех обошел тот знакомый редактор. Он напечатал в своей газете большую подборку моих стихов с добрым напутствием одного судьи всесоюзной категории.
Мне захотелось поблагодарить этого, так много сделавшего для меня человека. Тем более и Шота Отариевич сказал:
— Сходи, дарагой. Большой свиньей будешь, если не зайдешь.
И я пошел в редакцию. Но благодетеля своего не застал. Вместо него за столом сидел маленький рыжий человек.
— Вы новый редактор? — нерешительно спросил я.
— Сам его жду, — сказал человек. — С утра караулю. Стихи вот принес.
— Хм… Разрешите взглянуть.
Стихи были, в общем, ничего. Как две капли воды похожи на мои.
— Н-да, — сказал я. — Ну, а что-нибудь еще вы можете делать? Выжимать штангу? Боксировать?
— Что вы! — испугался человек и посмотрел на свои руки.
Я тоже посмотрел.
Руки были тонюсенькие, как две макаронины.
Только-только удержать ложку.
— В таком случае, плохо ваше дело, — сказал я. — Мало надежд. Очень мало. Неужели совсем ничего не умеете?
— Ну, разве вот это, — рыжий активно зашевелил ушами.
— Хорошо! — одобрил я. — Но недостаточно.
— Я вообще-то кандидат наук, — подумав, сказал он.
— Господи! Так сделайте какое-нибудь открытие!
— Трудно! — вздохнул рыжий.
— Тогда усиленно тренируйтесь… По линии ушей, — посоветовал я.
— А без этого нельзя? — с тоской спросил он.
— Бесполезно, товарищ! — сказал я. — Уж поверьте моему опыту.
РЕМОНТ
Мой правый ботинок запросил каши. Я завернул его в газету и понес к холодному сапожнику. Сапожник осмотрел ботинок со всех сторон, колупнул большим желтым ногтем рант и сказал:
— Нет коротких гвоздей.
— Прибейте длинными, — попросил я.
Но длинных гвоздей у него тоже не было.
— Что же будем делать? — заволновался я.
— Посадим на клей, — сказал сапожник. — Если сдюжите. Встанет дороже.
— Ничего, сажайте, — согласился я. — Сдюжу.
Посадили на клей. Я расплатился и ушел.
Через несколько дней каши запросил левый ботинок. Пришлось нести в ремонт и его. На этот раз в будке сидел другой сапожник. С таким же невозмутимым лицом, но без усов.
— Ну что, хозяин, — тоном стреляного воробья сказал я, — посадим? На клей?
— Клея нет, — ответил сапожник и протянул ботинок обратно.
— Ага, — не растерялся я, — понятно. А что есть?
— Возьмем на гвозди, — сказал сапожник. — Только это дороже обойдется.
Взяли на гвозди.
Через неделю у того ботинка, который был посажен на клей, отвалилась подошва. Я пришел к сапожнику.
— Эх, мастера! — брезгливо сказал он. — Руки пообломать за такую работу!
Работа, между прочим, была его. Но я решил не обострять отношений. Только спросил:
— На гвозди возьмем?
— Гвоздей нет, — буркнул сапожник.
— Значит, посадим на клей?
Сапожник отрицательно мотнул головой, выловил негнущимися пальцами из обрезков кожи и резины какую-то занозу, сунул ее мне под нос и сказал: