Шатун. Варяжский сокол
Шрифт:
– Да, – выдержал его взгляд Карочей. – По твоей, каган-бек. И признание этого не только не уронит тебя в глазах ганов, но даже скорее возвысит. Ибо умение признавать свои ошибки – это первый признак истинного величия души.
– А ты, ган Карочей, умеешь признавать свои ошибки? – с кривой усмешкой на пухлых губах спросил Жучин.
– Нет, уважаемый Ицхак, не умею. И не жди от меня того, что под силу лишь каган-бекам, да и то не всем.
Обадия засмеялся, что с ним случалось крайне редко и обычно не предвещало окружающим ничего хорошего. Но в данном случае смех означал одобрение. Похоже, Обадии понравились и советы Карочея, и та смелость, с которой они были высказаны.
– Ты тоже заслуживаешь благодарности, ган Карочей? – спросил, отсмеявшись, Обадия.
– И не только благодарности, но и денежного возмещения понесенных
– И в чем же она?
– Мне выгодно, чтобы каганом был не Турган, а Обадия, ибо последний хорошо знает, в чем разница между ганом и простолюдином.
Каган-бек вопросительно глянул на Ицхака, словно ждал от него либо осуждения, либо одобрения слов скифа.
– Он прав, – спокойно сказал Жучин. – Либо мы все, и ганы, и беки, станем вервью, объединенной верой и преимущественными правами, либо погибнем в междоусобной борьбе. Вера должна стать определяющей в отношении к ганам, а вовсе не принадлежностью к тому или иному племени.
– Не все рахдониты нас поддержат, – с сомнением покачал головой Вениамин.
– Тем хуже для них, – жестко сказал Обадия. – Отныне я не буду делить беков на славян, скифов, тюрков и асов, а только на иудеев и язычников. У тебя ведь есть сын, Ицхак, почему бы тебе не сосватать для него дочь гана Мамая? А тебе, Вениамин, следует отдать свою дочь за сына гана Бурундая.
– Но я почти уже сговорился с рабби Авраамом, – попробовал увильнуть Вениамин.
– Я все сказал, бек, – жестко оборвал его Обадия. – Я сам выступлю ходатаем перед ганом Бурундаем за твою дочь. А к тебе у меня последний вопрос, ган Карочей, – сколько стоит каганская булава?
– Миллион денариев, – не моргнув глазом, отозвался скиф.
– Ну что ж, – холодно произнес Обадия. – Цифра названа, осталось только довести ее до ушей рабби Иегуды.
Глава 10
Амастрида
Боярин Драгутин остался доволен заключенным с каганом Турганом договором. Однако Осташ знал, что в окружении боярина есть человек, которому этот договор придется не по вкусу. Но, к его удивлению, Воислав Рерик, приглашенный на атаманский круг, отнесся к замирению с хазарами совершенно спокойно. Во всяком случае, он ни словом, ни жестом не проявил своего неудовольствия. Более того, Рерик от лица своих ротариев выразил согласие принять участие в налете на Амастриду. Вопрос этот был решен давно, ибо в данном случае затрагивались интересы не только каганата, но едва ли не всего славянского мира. Византия, оправившаяся от поражения, ныне проводила жесткую политику в отношении славянских племен, окружающих ее с севера, оказывая на них прямое военное давление не только на Черноморском побережье, но и на Балканах. В данном случае причудливо сошлись интересы кагана Славомира, кагана Тургана, киевского князя Яромира и новгородского князя Гостомысла, стремившегося укрепить свои позиции не только в Русалании, но и в далеком Приазовье, которое на брегах Ладоги далеко не случайно называли Тмутараканью. Земли в Приазовье были богатейшие, что позволяло тамошним городам вести торговлю по всему побережью не только Азовского, но и Черного морей. Хитроумные тмутараканские князья, ганы и купцы умудрялись ладить и с атаманами, и с каганом, а в последнее время все чаще поглядывали на Византию, пытавшуюся утвердить свою гегемонию на Черном море. Поход русов должен был показать ромеям, что Черное море, издревле называвшееся еще и Русским морем, таковым и останется до скончания веков. Возглавить поход русов атаманский круг поручил Огнеяру. Всего под рукой атамана собралось пять тысяч ротариев и викингов на ста ладьях. Можно было, конечно, поднять и больше, но атаманы не слишком доверяли хазарам. Конечно, Турган не станет нарушать данное слово, но что помешает его ближникам или тому же Обадии подкупить кочевые племена и натравить их на беззащитную Русаланию? Поэтому боярин Драгутин поддержал предложение гана Лебедяна оставить киевлян и новгородцев, пришедших на помощь русаланам, для защиты правобережья Дона. Пятнадцать тысяч ратников в дополнение к местному ополчению – сила вполне достаточная, чтобы отбить охоту у степных коршунов соваться на эти земли даже в отсутствие ротариев. К тому же перед Драгутином стояла грандиозная задача – строительство на правом берегу Дона еще пяти крепостей в дополнение к уже воздвигнутой Варуне. Эти крепости послужили бы надежной защитой от хазарских и печенежских набегов не только Русалании, но и Киева. Великий князь Яромир, поначалу косо смотревший на затеи среднего сына, ныне под влиянием ближников изменил свою позицию и прислал на помощь Драгутину хорошо вооруженную дружину во главе с княжичем Диром. Возможно, на позицию великого князя повлияла смерть старшего сына, сделавшая Драгутина прямым наследником киевского стола. Пока что семидесятилетний князь Яромир уверенно держал бразды правления в княжестве, но все понимали, что его естественный закат уже не за горами. Далеко не всем в окружении Яромира боярин Драгутин, которого все чаще и по праву называли князем, был по нраву, но его законных прав на великий киевский стол не мог оспорить никто, в том числе и младший брат, княжич Дир, уступавший боярину и умом, и опытом, и годами. Диру едва исполнилось двадцать пять лет, и известен он был Киеву разве что пьяными выходками да неразборчивостью в отношении женщин. Разгульное поведение младшего сына вызвало законное недовольство великого князя Яромира, и он отослал Дира, несмотря на мольбы его матери, в не такую уж далекую Русаланию. Впрочем, княжича Дира немилость отца, видимо, нисколько не огорчила, ибо улыбка не сходила с его красивого свежего лица. Он быстро сошелся с младшими братьями Рериками, Сиваром и Труваром, и теперь эта троица кутила напропалую, ухлестывая за всеми попадавшими в поле их зрения женками и девками. Толку от Дира не было никакого, и Драгутин даже обрадовался случаю спровадить буйного княжича подальше, ну хотя бы в Амастриду, куда он так рвался.
– Присмотри за ним, – попросил Драгутин Осташа, которого атаманский круг определил в первые помощники Огнеяру.
– Обломается, – утешил даджана боготур. – Пить в походе никто ему не позволит, князь он там или не князь. А насчет младших Рериков я поговорю с Воиславом, он своим братьям мозги быстро вправит.
– Ты с ним о кагане поговори, как бы он глупостей не наделал. Пророчество пророчеством, а жизнь жизнью.
– А ты, выходит, став князем, потерял веру в вещие сны? – насмешливо спросил Драгутина боготур.
– Не все сны, даже вещие, сбываются при нашей жизни, Осташ, – невесело усмехнулся даджан. – Мне тоже был сон, где на столе в княжьем тереме лежала моя голова. Покойный кудесник Солох предрек, что ни мне, ни моим потомкам не быть великими князьями.
– Тогда почему бы тебе не стать каганом?
– Я свой род веду от Кия, боготур, а не от Додона, – надменно вскинул седеющую голову Драгутин. – Склавиния – моя вотчина, а более мне не надо. И бог мой, хоть и уходит корнями в арийскую древность, все-таки не Перун и не Световид. Я даджан, Осташ, а не рус и не ротарий. Я уже принес клятву своему богу и изменять ей не собираюсь, даже ради кагановой булавы.
– Но ведь Турган не рус и не ротарий, а его предок Булан был туранцем.
– У ариев и туранцев один прародитель – Род, – возразил Драгутин. – Булан, прежде чем стать каганом, принес клятву Перуну, и, в отличие от своего потомка, он стал русом и ротарием. А матерью его детей была женщина из рода Додона. Нам ведь и сефарды не чужие, Осташ, они семитского корня, как и арабы. У нас один Создатель, как бы мы его ни называли – Род, Яхве, Сварог. Но пути братьев порой расходятся слишком далеко. Вот в чем сложность, боготур.
Путь до Амастриды был не близок, и, чтобы скоротать его, Осташ подсел в ладью Воислава Рерика. Под Воиславом теперь ходило три ладьи и полторы сотни ротариев. Третью ладью он приобрел уже здесь, в Русалании, на деньги, полученные с гана Карочея, а полсотни ротариев сами пришли к удачливому атаману. Немалой оказалась и доля Рериков в огромном пироге, отобранном у слишком самоуверенного Обадии расторопными русаланами. Так что нищий прежде князь мог и удвоить количество своих ладей, но предпочел этого не делать.
– Жалеешь, что упустил Обадию у стен Варуны? – спросил Осташ у загрустившего Рерика.
– Не угадал, боготур, – усмехнулся варяг. – А если бы он попал в мои руки, я бы его отпустил.
– Почему? – удивился Осташ.
– Он еще не стал Драконом. Зато в его жилах течет кровь Додона. Так зачем же мне убивать родовича?
Осташ с удивлением глянул в лицо улыбающегося Воислава. Этот молодой человек был гораздо умнее, чем он о нем думал. А главное – он умел ждать, ибо торопливость – главная помеха успеху.