Шатун. Варяжский сокол
Шрифт:
– Уведи ее, Азарий, и поторопи Константиноса, по-моему, он еще со двора не съехал.
Во время обеда топарха никто не потревожил, и это можно было считать несомненной удачей. А уж свой послеобеденный сон Алексос не позволил бы прервать никому. Тем не менее все хорошее в этом мире рано или поздно кончается. И проснувшемуся топарху пришлось допоздна разбираться в купеческих дрязгах и принимать доклады своих нечистых на руку помощников.
– Императорский обоз готов? – спросил он небрежно у Азария.
– Готов, высокочтимый топарх, – согнулся в поклоне евнух.
– Придержи пока, – приказал Алексос. – Не приведи Господь, попадет он в руки русов, придется по второму разу налоги собирать. Что слышно от Константиноса?
– Со стен доложили, что конница возвращается.
– Закройте за ними ворота, – распорядился Алексос. – И цепь в бухте прикажи поднять. Во избежание неожиданностей.
Встречать
– Что там происходит? – обернулся Алексос к евнуху, застывшему в недоумении за его спиной.
– Вероятно, конники передрались с городской стражей.
Шума и звона металла для простой драки было, однако, слишком много. У топарха появилось нехорошее предчувствие – ночь обещала быть еще более суматошной, чем неудачно прожитый день.
– Константинос, – вдруг радостно выдохнул Азарий, указывая на появившегося всадника с разноцветными перьями на шлеме. Всадник оказался не один, за ним скакали еще несколько десятков человек. Плащи на их плечах были ромейскими, а вот лица… Лица сделал красными уж точно не продолжительный запой.
– Русы, – в ужасе выдохнул Алексос, еще не до конца веря собственным глазам. – Русы в городе!
Его вопль был услышан преданными телохранителями, и добрая сотня «бессмертных» высыпала на широкое мраморное крыльцо. Азарий подхватил растерявшегося топарха под руку и силой потащил его прочь с террасы, под крышу ненадежного дворца. Звон стали раздавался теперь по всей Амастриде, а топарх Алексос, упав в свое любимое кресло, с ужасом думал, какой ответ ему придется давать императору в оправдание за столь глупо потерянный город.
Воислав Рерик, боготур Осташ и новгородец Вадим, вошедшие вместе с сотней ротариев в город под видом простых торговцев еще до подхода основных сил, удерживали ворота казармы, не давая «бессмертным» расползтись по городу и организовать очаги сопротивления в его многочисленных каменных постройках. Однако ромеев было слишком много, и они шаг за шагом стали оттеснять ротариев, вооруженных только мечами и секирами. К счастью, конница, влетевшая на рысях в город, если и не решила исход всего дела, то, во всяком случае, здорово облегчила положение варягов и новгородцев. «Бессмертные» сначала приняли конников за своих, введенные в заблуждение их ромейскими плащами, но каково же было их удивление, когда под знакомыми шлемами они увидели чужие лица. Атака пеших ротариев, вбежавших в город вслед за конницей, довершила дело. Ромеи, не успевшие развернуть свои силы, были зажаты в казармах и не оказали сколь-нибудь значительного сопротивления. Пеший ротарий, облаченный едва ли не с ног до головы в железные доспехи, без труда опрокидывал ромейского пехотинца, прикрытого лишь нагрудником. Причем атака русов стала настолько неожиданной, что многие ромеи даже не успели взяться за мечи. Откуда же они могли знать, что своим успехом русы во многом обязаны пьянице Константиносу, который беспечно втащил своих конников в ловушку, приготовленную для них ротариями. Град стрел, обрушившихся на ромеев из-за стен домов рыбацкой деревушки, явился для них полной неожиданностью. По случаю жары конники Константиноса везли свои доспехи и щиты притороченными к седлам, что значительно облегчило ротариям задачу. Половина ромеев вылетела из седел раньше, чем осознала собственную смерть. К чести Константиноса, он попытался вырваться из смертельных объятий русов, но его пленил Трувар Рерик, который, прыгнув на круп коня, без труда обезоружил потрясенного ромея. После пленения командира все его подчиненные благоразумно сдались. Было бы большой глупостью не воспользоваться такой оказией, и атаман Огнеяр, посадив в седла часть ротариев, двинул фалангу вслед за оборотнями. Трувар Рерик никому не уступил место во главе липовых ромеев и довольно успешно сыграл роль Константиноса, даром что был едва ли не вдвое его худее. Ничего не подозревающие городские стражники и не думали запирать ворота перед конницей, а то, что вслед за этой конницей из подступающей тьмы вынырнут тысячи краснолицых русов, им даже в кошмарном сне не могло присниться. Трувар Рерик первым спрыгнул на мраморное крыльцо дворца топарха, на мгновение опередив своего брата Сивара. Братья синхронно взмахнули секирами, и двое обезглавленных «бессмертных» кулями покатились по ступенькам. Ряды телохранителей топарха дрогнули и подались назад. Устоять против плеснувшей на них со стороны Торговой площади стальной волны не было никакой возможности. «Бессмертные» оказались смяты и опрокинуты на ступени раньше, чем успели побросать оружие.
– А почто их зовут бессмертными? – спросил удивленный Сивар у княжича Дира.
– Это потому, что их численность всегда восстанавливается императорами после проигранной или выигранной битвы.
– И здесь обман, – разочарованно вздохнул Сивар, вытирая об одежду только что убитого ромея лезвие окровавленной секиры.
Топарх Алексос с ужасом глядел на дюжих молодцов, ворвавшихся в его личные покои. Сначала ему показалось, что у него от переживаний стало двоиться в глазах, но после того как один из ротариев надел на голову шлем с плюмажем, принадлежавший когда-то Константосу, он понял, что это не так. Топарха не убили только потому, что он не оказал ни малейшего сопротивления. Просто сидел, оцепенев в кресле, и смотрел, как молодцы с крашеными лицами шарят по его дворцу, собирая в кучу золотую посуду, роскошные ткани и драгоценности. Какой-то расторопный рус притащил даже шитый золотом полог из его ложницы. Но самую ценную добычу ухватил Трувар Рерик. У княжича Дира даже скулы свело от зависти при виде русоволосой полуодетой красавицы, которая сидела на руке рослого ротария и испуганными глазами оглядывала его товарищей.
– Уступи, – жарко дохнул в сторону удачливого варяга княжич Дир.
– Нет, – твердо сказал Трувар и широко улыбнулся плененной красавице.
Уговоры ничего бы не дали: немногословный от природы, Трувар всегда говорил либо «да», либо «нет», и заставить его изменить принятое решение не под силу было даже богу Световиду. Дир огорченно крякнул и грязно выругался.
– Зря, – холодно сверкнул в его сторону синими глазами Трувар. – Могу обидеться.
– Уже и пошутить нельзя, – спохватился Дир.
– Ладно вам, – вмешался в закипающую ссору Сивар. – Женок и девок в этом городе с избытком.
Добычу, захваченную в походе, ротарии всегда делили поровну, но это касалось лишь злата, серебра и пригодных для продажи рабов. Но коли ротарий заявлял права на женщину, которую хотел взять себе, никто ему не перечил. А уж в жены брал или в наложницы, большой разницы не составляло.
Вожди похода появились во дворце топарха, когда короткая летняя ночь уже кончалась. Атаман Огнеяр ногой разворошил собранную ротариями добычу и довольно хмыкнул. И было отчего радоваться старому морскому разбойнику. Мало того что он собрал едва ли не все злато и серебро, находящееся в городе, так еще и императорский обоз, не отправленный вовремя, оказался у него в руках. Только ведь мало захватить добычу, ее надо еще вывезти. А проскользнуть мимо галер императорского флота русам будет не так-то просто.
– Твоя правда, топарх, – согласился с мыслями Алексоса атаман Огнеяр, присаживаясь в кресло, из которого ротарии без церемоний выдернули незадачливого ромея. – А потому выбирай: либо мы сожжем город, либо флот. Сколько у вас сейчас в море галер?
– Пятнадцать, – с готовностью откликнулся Константинос, которого атаманы привели с собой.
Топарх бросил на своего нерадивого помощника уничтожающий взгляд, но промолчал. Алексоса поставили перед трудным выбором, но, в конце концов, кто же виноват, что надменный флотоводец Сиракос проспал армаду русов? Топарх не отвечает за флот, он отвечает за вверенный его заботам город. А Амастрида, сожженная русами, – это почти наверняка отрубленная голова топарха Алексоса. Гибели огромного города, доверху набитого товарами, которые русам не поднять и не унести с собой, Алексосу не простят. Даже если его пощадит император, местные купцы найдут способ посчитаться с глупым топархом.
– Что вы от меня хотите? – хрипло спросил Алексос.
– Амастридский маяк хорошо виден с моря, – спокойно отозвался атаман Огнеяр. – Подай галерам сигнал к сбору.
Спорить с русами было бесполезно, свою угрозу они могли выполнить в любой момент, а потому топарх не стал перечить атаману.
– Азарий, – обернулся он к евнуху, – сделай, что тебе велят.
На зов топарха откликнулись все пятнадцать галер. Разжиревшими утицами скользнули они к пристани, умело маневрируя в небольшой бухте. На каждой галере было по сотне прикованных к веслам гребцов и по полторы сотни вооруженных и хорошо обученных для морских сражений воинов. Адмирал Сиракос надменно вскинул глаза на склонившегося перед ним в поклоне Азария.