Шатун. Варяжский сокол
Шрифт:
Вино у купца было отменное, доставленное из далекой Севильи. И хотя гости имели смутное представление о том, где находится этот город, но искусство его виноделов оценили.
– А кто правит Севильей? – спросил любопытный Осташ, не упускавший случая пополнить свой багаж знаний о дальних странах.
– Арабские эмиры, – охотно отозвался Никсиня. – В самой Севилье наши викинги еще не бывали, но сопредельные земли им грабить доводилось.
Судя по всему, Велесовы волхвы не слишком доверяли даджану, прибывшему с далекого юга, поскольку, несмотря на все старания Никсини, не спешили обласкать его своим вниманием. За седмицу, проведенную в Волыни, Осташ уже успел обойти едва ли не весь город, хотя и чувствовал себя здесь не совсем ловко. Боготур, вырвавшись из родного сельца в большой мир и став усилиями родовичей и расположением влиятельных лиц воином Велесовой дружины, все-таки так и не смог до конца привыкнуть к шуму больших городов. Уличная толчея его раздражала, а торг, гудящий божбой и руганью, он и вовсе предпочел обойти стороной.
Осташ так засмотрелся на деревянный храм, выделяющийся сказочной красотой среди окружающих его невзрачных серых каменных построек, что не сразу заметил четырех мечников, неслышно подкравшихся к нему со спины. Мечники были оружны, но без брони, как, впрочем, и сам боготур. Никаких знаков, коими любят себя украшать дружинники здешних князей и бояр, на них не оказалось. И одеждой от прочих волынцев они не отличались. А вот в глазах таилась угроза. Похоже, эти люди имели право спросить с заезжего молодца, почто он так долго трется в месте, для зевак совсем не предназначенном.
– Пойдем с нами, – угрюмо бросил один из мечников.
Осташ оглянулся: площадь перед храмом почти пуста, а прохожие, бредущие мимо, похоже, совсем не интересовались, с чего это злые люди прицепились к гостю, ни словом, ни поступком не заслужившему подобного обращения.
– Ну пойдем, коли так, – сказал Осташ, небрежным жестом поправляя висевший на поясе меч. Он почти не сомневался, что его сейчас введут в двери капища, украшенные резьбой, но ошибся. Его повели в каменный дом, стоящий неподалеку. Дом был велик и скорее напоминал собой небольшую цитадель, недружелюбно относящуюся к окружающему миру. Это недружелюбие проглядывало сквозь небольшие оконца, очень похожие на бойницы. Из всего увиденного Осташ сделал вывод, что бог Велес врагов не боится, чего нельзя сказать о его ближниках, которые своей осторожностью и предусмотрительностью удивили его не на шутку. Осташа провели по деревянной лестнице на второй ярус дома, где он предстал пред грозные очи сухощавого человека с длинным прямым носом и тонкими синеватыми губами. По золотому знаку на его груди Осташ понял, что перед ним ведун очень высокого посвящения. Человек был немолод, белая длинная борода стелилась по его груди, но и не настолько стар, чтобы потрясти воображение своей близостью к миру Чернобога. Ведун сидел в деревянном креслице, положив длинные худые руки на его подлокотники, а рядом с ним стояли два волхва, одетых в белые рубахи, с длинными посохами в руках. На плече самого старого из них сидела сова, второй держал в руках зажженную свечу. Тут уж любой самый простодушный обыватель догадался бы, что перед ним сам кудесник Гордон в окружении первых ближников Чернобога. Осташ слегка удивился, что варяжский кудесник предпочитает черную одежду, – в его родных радимецких землях служители Велеса одевались в белое, – но вслух своего удивления высказывать не стал. Будучи человеком молодым, боготур не мог знать всех мистических тайн, окружающих бога, которому служил, а потому не мог давать советы волхвам, сведущим в таинствах древнего культа. Одно он мог сказать совершенно точно: за ним следили давно и успели приготовиться к встрече.
– Ты боготур Осташ, – холодно произнес человек, в котором радимич признал кудесника. Поскольку это было утверждение, а не вопрос, гостю ничего другого не оставалось, как пожать плечами. – Почему ты служишь даджану?
– А разве Велес враг Даджбогу?
– Не враг, но и не друг, – в голосе Гордона прозвучало раздражение. – Ты не ответил на мой вопрос.
– Такова воля кудесника Сновида, – надменно вскинул голову Осташ. – Даджан возглавил войну против людей, предавших веру предков, и потому боготуры встали под его руку.
– А зачем ты приехал в Волынь?
– Чтобы провести по Калиновому мосту княжича Сидрага.
Сова, спокойно сидевшая на спине старого волхва, вдруг взмахнула крыльями и загасила свечу, горевшую в руке другого. Мечники, стоявшие за спиной Осташа, испуганно охнули, а Гордон вдруг стал белее мела. Что так испугало кудесника, боготур не понял, скорее всего, тот усмотрел знамение во вроде бы ничем не примечательном происшествии.
– Такова воля Велеса, – слабым голосом проговорил волхв с погашенной свечой. – Никто не вправе противиться ему, даже кудесник.
Осташ поразился ненависти, сверкнувшей вдруг в глазах Гордона. Трудно сказать, к кому она относилась – к приблудному радимичу, вздумавшему вмешиваться в чужие дела, или к волхвам, для которых эти дела были своими.
– Покажи Велесов знак, – приказал Осташу волхв с беспокойной совой на плече.
Боготур без споров расстегнул рубаху и предъявил заинтересованным ведунам тавро, поставленное много лет назад рукой кудесника Сновида на бойцовском кругу близ стольного радимецкого града Славутича.
– Каков ранг твоего посвящения?
– Седьмой. – Осташ начертал в воздухе фигуру, подтверждающую это заявление.
– Допущен, – твердо произнес волхв со свечой, которая после этих слов вновь зажглась в его руке.
Лицо кудесника Гордона окаменело, и только темные, почти черные от ненависти глаза продолжали сверлить заезжего боготура. Осташ не понимал, каким неосторожным словом он вызвал бурю в душе первого ближника Чернобога, но почти не сомневался, что нажил в его лице смертельного врага.
– Тебя известят, когда пробьет час испытания, боготур, – процедил сквозь зубы Гордон. – И горе тебе, если ты окажешься к нему не готов.
Князь Трасик остановился в доме, построенном в Волыни много лет тому назад его дедом Яромиром. Дом был обнесен крепкой стеной, способной выдержать осаду самой многочисленной дружины. У Трасика сложились прекрасные отношения с нынешним великим князем лужичей Свентиславом, но береженого бог бережет. В этом доме князь прожил много лет еще в ту пору, когда был убогим княжичем, обреченным на роль приживалы при властолюбивых старших братьях. При подобных обстоятельствах многие варяги из знатных родов идут либо в ротарии, либо в викинги, но Трасик не захотел смириться со злодейкой судьбой. Опорой ему в ту пору служила мать, младшая жена князя Витцана, люто ненавидевшая своих пасынков. Жрица богини Макоши высокого посвящения, она сумела повлиять на жрецов Чернобога в выгодную для сына Трасика сторону. Кроме того, она приходилась родной теткой князю Свентиславу, только-только утвердившемуся на лужицком столе. Тогдашний Трасик доверял матери безгранично. Это была властная женщина, которую, по слухам, побаивался даже муж, князь Витцан, человек далеко не робкого десятка, обладавший к тому же тяжелым деспотичным нравом. Но и ему приходилось считаться со своей молодой женой, ведуньей одной из самых хитрых и коварных богинь Ойкумены. Богиня Макошь одаривала своих любимчиков удачей, а у неслухов отбирала ее. Князья Драговит и Годлав оказались глупее своего отца и вступили в спор с младшей женой Витцана, не выказав ей ни малейшего уважения. Гордая Синильда не могла снести подобного унижения и с помощью своей богини покарала братьев. Удача отвернулась от Драговита и Годлава раньше, чем у них отняли власть и жизни. Какая жалость, что мать так рано умерла, сейчас у Трасика не было бы проблем.
Ган Карочей, пораженный величием города Волыни, восхищенно цокал языком, оглядывая хоромы князя Трасика. Князю Трасику похвалы гостя доставляли удовольствие, но большого значения он им не придавал – хотя бы потому, что вовсе не считал старый дом, построенный дедом Яромиром, образцом соразмерности и величия. Княгиня Синильда, получившая это жилье в дар от мужа, украсила его стены затейливой росписью, но в остальном дом был довольно прост и никак не соответствовал тому положению, которое ныне занимал в Варгии князь Трасик. Впрочем, Волынь – это город лужичей, и если ган Карочей посетит новое жилище великого князя ободритов в славном граде Микельборе, то тогда он поймет, что такое истинная красота.
– Ловлю тебя на слове, великий князь, – обворожительно улыбнулся скиф и с поклоном принял из рук хозяина здравную чашу. Трасик так и не понял, зачем хазарский ган увязался за ним в Волынь, но о знакомстве не жалел. Карочей оказался на редкость интересным собеседником и скрасил князю Трасику и графу Гийому далекий и нелегкий путь до стольного лужицкого града. Впрочем, разговоры шли не только о пустом и суетном, но и о делах торговых. Льстивый хазарский ган соблазнял ободритского князя выгодами союза с хазарами и, надо сказать, преуспел в этом. Дело теперь стояло за малым – за обещанным золотым дождем, который вот-вот должен был пролиться на Трасика. Шутки шутками, но золото великому князю не помешало бы, особенно в нынешней непростой ситуации, когда братичад Сидраг оскалил клыки на дядю. Недаром же матушка, княгиня Синильда, говорила, что злато сильнее булата. И у великого князя ободритов было немало возможностей убедиться в ее правоте.