Шайтан-звезда (Книга вторая)
Шрифт:
– Всадник подумал, что если он разбудит человека и сообщит ему о змее, тот, скорее всего, не поверит, примет его за безумца и убежит. А времени на длительные объяснения у него не было. Поэтому он подскакал к спящему, разбудил его ударом плети, погнал к дереву, под которым валялось множество гнилых яблок, и заставил его их есть, а потом велел пить большими глотками воду из реки. Человек проклинал его всеми известными проклятиями, а потом упал на землю, его стало рвать, и вместе с яблоками и водой он изверг и себя змею. И он стал униженно благодарить своего спасителя. Как ты полагаешь,
– О слепоте не имеющих знания? – предположил юноша.
– Об ответственности тех, кто наделен знанием, – строго сказал старец. – И поразмысли об этом!
– О шейх, это уже не первая притча, которую ты рассказал мне и заставил размышлять над ее значением, – задумчиво произнес юноша. – Имамы в мечетях учат на примерах из жизни пророка и рассказывают предания, у суфиев – тоже короткие истории. Наверно, у всех народов во всех семи климатах наставники прибегают к притчам?
– Ты задал очень интересный вопрос, и мне даже трудно сразу ответить на него, – старик усмехнулся. – Я читал творения греков, живших еще до пророка, и наиболее понятны те, где мысли фалясифов излагаются в коротких и смешных историях.
– Чьи мысли, о шейх? – удивился ученик.
– Мудрость по-гречески называется «фальсафа», мудрецы, стало быть, «фалясифы», но «фалясиф» и «мудрец», тем не менее, не одно и то же. Наши мудрецы учат жить, руководствуясь знанием, а греческие, как мне кажется, о жизни думали менее всего. Их главный фалясиф Аристу считал, что величайшее счастье, охватывающее все блага, есть умопостижение, ибо истинное совершенствование людей заключается в том, чтобы предаваться фальсафе. Раз мои размышления делают меня счастливее – то и я, очевидно, тоже в какой-то мере фалясиф…
Хайсагур понял, что заслушался, и шагнул было вперед, чтобы поклониться шейху, но сразу же остановился и заново себя ощупал. Благодарение Аллаху, он не утратил пристойного вида, хотя держать в сознании множество мелочей, из которых складывается одежда, от полос на фарджии до кисточек на шнуре, поддерживающем штаны, было утомительно.
Уверившись, что все в нем соответствует облику сыновей Адама, гуль-оборотень вышел навстречу собеседникам с приветственным движением рук.
Старший из них, еще не сложив ладони для ответного приветствия, уже улыбнулся Хайсагуру – и столько было в этой улыбке доброты и понимания, что гуль и без вопросов убедился, что перед ним воистину прославленный Гураб Ятрибский, вечный странник на путях знания и истины.
– Кто ты, о дитя? – спросил этот старец в одеждах суфия, именующий себя на греческий лад фалясифом, но обладающий удивительной властью. И от этих простых слов Хайсагур ощутил себя ребенком, чьи скопившиеся детские заботы сейчас будут уничтожены сильным и разумным человеком.
– О Аллах, прибегаю к тебе от шайтана, битого каменьями! – завопил вдруг юный ученик Гураба Ятрибского, пятясь.
– Ступай, о дитя, мы потом продолжим беседу об ответственности наделенных знанием, и да будет над тобой милость Аллаха! – не отводя острых, глубоко посаженных черных глаз от выпуклых глаз ифрита, временно принадлежащих Хайсагуру, сказал старый фалясиф.
По
Но Гурабу Ятрибскому не было дела до той плоти, что обнаружилась ниже глаз его нового собеседника. Возможно, он и не заметил превращения.
Когда топот ног перепуганного ученика стих, Хайсагур, уже не заботясь о внешности, низко поклонился Гурабу Ятрибскому.
– О шейх, я – гуль, имеющий способность входить в тела людей, зверей и, как сегодня обнаружилось, даже ифритов. Я – Хайсагур из рода горных гулей, – сказал он. – И я прилетел, чтобы позвать тебя на помощь.
– А я сперва удивился, откуда вдруг взялся такой миролюбивый ифрит, – произнес Гураб Ятрибский. – Какого же из этих несчастных ты ограбил, словно разбойник на большой дороге?
И старый фалясиф весело рассмеялся.
– Зовут его Грохочущий Гром, и вот талисман, которому он служит, – Хайсагур, улыбаясь в ответ широченной пастью ифрита, протянул Гурабу Ятрибскому медное кольцо. – Потом я расскажу тебе, как мне удалось завладеть его плотью. А сейчас поспешим!
– Для чего ты просишь моей помощи, о гуль? – строго осведомился маг. – Если речь идет о пустяках вроде богатства, власти, вожделений, то я на них более не отвлекаюсь.
– Звездозаконники Харрана и славнейший среди них, Сабит ибн Хатем, попали в беду! – воскликнул Хайсагур. – Их обманом заманил в Пестрый замок аш-Шамардаль – помнишь ли ты это имя, о шейх?
– Да, я помню это имя… – пробормотал Гураб Ятрибский. – Выходит, он еще не отказался от мыслей о власти, подобно тому, как ребенок, вырастая, отказывается от игрушек?
– Нет, о шейх, этот бородатый младенец совершил столько зла ради власти, что пора бы уже кому-то вмешаться в его игры! – смело отвечал Хайсагур. – Теперь он задумал погубить Сабита ибн Хатема и прочих звездозаконников, потому что зависть к их знаниям двадцать лет не давала ему покоя! Если ты не знаешь истории о споре между мудрецами из-за предназначения, состоявшемся двадцать лет назад, то я расскажу ее тебе так, как рассказал ее мне этот неразумный Сабит ибн Хатем! Он настолько углублен в подсчеты подвижных и неподвижных звезд, что совершенно не понимает, какие мерзости творятся вокруг него! А его знания и его способности бесценны! Спаси его, о шейх!
– Должно быть, ты сильно привязан к этому звездозаконнику, о Хайсагур, если ради него не побоялся схватиться с ифритом… – Гураб Ятрибский поднес поближе к глазам медное кольцо. – Ты не мог знать сильных заклинаний власти! Я передал их лишь одному человеку – и он дал мне клятву, что это знание умрет вместе с ним.
– Если ты говоришь про ас-Самуди, то так оно и было, – отвечал гуль, несколько испуганный тем, как сошлись брови старого фалясифа и вздернулась верхняя губа. – И это – еще один грех в длинном списке грехов старого завистника! Как это ты допустил, чтобы он занял твое место и сделался наследником дряхлого Бахрама?