Шайтан-звезда (Книга вторая)

Трускиновская Далия Мейеровна

– Погоди, не вопи и не причитай, о гуль, – конь, повинуясь джинну, скривил набок челюсть таким образом, что его морда изобразила недовольство и даже презрение. – Ты ощупал пенал – ну, а что ты скажешь о чернильнице?

Хайсагур выдвинул из торца пенала чернильницу, открыл крышку и принюхался.

– Этот враг Аллаха не может употреблять чернила иначе, как с примесью мускуса… – проворчал он и, наклонив пенал, осторожно вылил его содержимое на землю. Но забраться в чернильницу пальцем было трудновато.

– А если эта

штука наденется на мой палец навеки? – тщетно пытаясь достичь дна, спросил гуль. – Что я тогда буду с ней делать? И ты учти – пострадает указательный палец моей правой руки! Я не смогу писать, не говоря уж о том, что придется есть пилав только левой рукой… О Маймун ибн Дамдам! Там что-то ерзает по дну, клянусь Аллахом!

– Я полагаю, это кольцо, о гуль, – от нетерпения джинн ударил копытом оземь.

– Похоже, ты прав, о джинн, – стараясь подцепить ногтем, весьма похожим на коготь, свою находку, проворчал Хайсагур. – Нет, Аллах окончательно лишил меня разума… Я же мог встряхнуть эту проклятую чернильницу и услышать внутри стук!

– Начертал калам, как судил Аллах, – утешил его джинн. – Еще не поздно перевернуть ее вверх дном…

– Поздно, – сказал Хайсагур. – Палец уже застрял.

Немало времени прошло, прежде, чем при помощи слюны и языка гуль избавил свою руку от чернильницы.

– Вот оно, это кольцо, – сказал он, протягивая к Маймуну ибн Дамдаму простое и тонкое медное колечко.

Конь задрал голову и звонко заржал. Больше всего на свете это было похоже на человеческий хохот.

– Ты перемазался в чернилах! – раздалось в голове у Хайсагура. – О гуль, твоя красота нуждалась лишь в этом украшении!

– У нас мало времени, а ты изощряешься в острословии, – одернул его гуль. – Ну вот, кольцо у нас есть, и что я должен сделать с ним?

– Прежде всего ты должен подумать, – сказал Маймун ибн Дамдам. – Мы, джинны, созданы Аллахом для созидания, а они, ифриты, созданы для разрушения. Мы можем вызвать Грохочущего Грома – но одному Аллаху ведомо, чем это кончится.

– Но, если Гураб Ятрибский дал это кольцо ас-Самуди, значит, он был уверен, что Грохочущий Гром не причинит ему вреда, – отвечал Хайсагур, с немалым, впрочем, сомнением.

– Очевидно, он научил ас-Самуди сильным заклинаниям власти, – предположил джинн. – То, что нацарапано на стенке пенала, похоже на заклинания, но на меня, скажем, эти слова в таком порядке не подействуют. Видишь ли, в самом начале заклинания важен не смысл слов, а подбор звуков – ибо звуки бывают холодные и теплые, сильные и слабые, впрочем, ты, как человек знания, должен и сам знать такие вещи…

Не досказав, джинн замолчал – и по тому, как зашевелились уши коня, Хайсагур понял, что Маймун ибн Дамдам прислушивается.

– Клянусь Аллахом, я слышу полет! – раздалось в голове гуля.

– Кому тут летать? – удивился Хайсагур.

– Кому, как не джиннам! Может быть, это мои родственники

ищут меня? – забеспокоился Маймун ибн Дамдам. – Может быть, они нашли способ открыть для меня Врата огня?

Искренне желая призвать пролетающего, как подобает благовоспитанному джинну, он обратил к темнеющему небу конскую морду и заржал самым душераздирающим образом.

Затем морда описала круг, из чего Хайсагур заключил, что поднебесный летун где-то в вышине тоже совершил круг.

– Это марид! – сообщил Маймун ибн Дамдам. – Большой марид с собачьей головой! Он снижается над Пестрым замком! Ради Аллаха, что это означает? Он опускается на башню…

Гуль, приложив ко лбу ладонь, вгляделся в очертания зубцов.

Между ними замелькали светлые одежды.

– Этот марид, покорный аш-Шамардалю, кого-то принес в замок, – продолжал Маймун ибн Дамдам. – Там несколько человек, старцев, далеко зашедших в годах… О Аллах, зачем ему тут понадобились старцы?

Хайсагур, не отвечая, сел и обхватил голову руками.

Память у него была обширная до такой степени, что извлекать оттуда воспоминание со временем сделалось сущей мукой. Дело осложнялось тем, что, помимо собственных, там оказалось полным-полно и чужих воспоминаний – ибо в голове гуля застревала вся та околесица, которой он не мог избежать, вселяясь в чье-то тело.

– Зальзаль ибн аль-Музанзиль! – вдруг воскликнул он. Но сообразить, в чьей голове выловил он это имя, Хайсагур уже не смог.

– Зальзаль ибн аль-Музанзиль? – переспросил джинн. – Он из рода правоверных маридов! Позови его, заклиная именем Аллаха, – может быть, он отзовется!

– А как мне звать его? – осведомился Хайсагур. – Должен ли я встать во весь рост и завопить во всю глотку? Тогда прежде марида меня услышат лучники с отравленными стрелами. Или у него настолько острый слух, что он разберет даже шепот?

– Сделай вот что… – Маймун ибн Дамдам задумался. – Возьми нож и очерти вокруг себя круг.

– У меня нет ножа, о несчастный, – буркнул Хайсагур, понимая, что в этом деле допустил оплошность. – Что-нибудь другое тебя устроит?

– Для круга нужно режущее лезвие.

Хайсагур почесал в затылке.

– Нейгат для обрезания каламов сгодится? – спросил он.

– Если нет ничего другого, о гуль.

Хайсагур достал нейгат и очертил неровный круг.

– Напиши изнутри круга такие слова: «Прибегаю к Господу рассвета от зла того, что он сотворил, от зла мрака, когда он покрыл, от зла дующих на узлы, от зла завистника, когда он завидовал!» – велел джинн.

– Это слова из Корана, – заметил гуль.

– Они были прежде Корана и пророка Мухаммада, – сказал Маймун ибн Дамдам. – Многое в Коране – осколки древних знаний, сложенные заново и образовавшие иную форму. Напишешь ли ты когда-нибудь это, о сын греха? Сделай так, чтобы строка образовала замкнутый круг!