Шайтан-звезда (Книга вторая)
Шрифт:
– На нем их нет, о несчастный, и это говорю тебе я, джинн Маймун ибн Дамдам!
Подняв глаза от пенала, на котором воистину трудно было что-то разобрать, Хайсагур посмотрел на стоящего перед ним вороного коня и покачал головой.
– Я точно знаю, что с ним связано волшебство. А ты, раз ты не можешь опознать его признаков, никакой не джинн и лишь присвоил себе прекрасное имя Маймуна ибн Дамдама, – произнес он. – И что ты за джинн, раз заключен в конское тело, словно в темницу без окон и дверей?
Тут в голове в Хайсагура как будто взорвалась аль-сихем-аль-катай – бамбуковая трубка с китайским порошком, который, будучи приближен к огню, производит
Он не сразу понял, что это заорал возмущенный и в ярости своей подобный взбесившемуся верблюду джинн.
– Я джинн из правоверных джиннов! Я подданный Синего царя! Я принадлежу к роду Раджмуса! – вопил оскорбленный Маймун ибн Дамдам. – А ты – скверный гуль!
– Сейчас я опять войду в тебя, о глупец из рода безумцев! – пригрозил, тряся головой, Хайсагур и ухватил за повод шарахнувшегося было в сторону коня. – И погоню конское тело к ближайшей пропасти, и низвергну тело с обрыва! А сам успею вернуться в свою подлинную плоть! Что ты тогда будешь делать, о несчастный? Порази тебя Аллах, твои вопли едва не погубили мой слух!
Джинн внезапно замолчал.
– Эй, где ты, о Маймун ибн Дамдам? – позвал озадаченный Хайсагур. – Разве твоя душа от страха улетела? Прости меня, о джинн, но тут нет воды, чтобы побрызгать тебе в лицо, и нет благовоний, чтобы окурить тебя! Придется тебе прийти в чувство каким-либо иным путем!
– Мне показалось, что ты вошел в конское тело и несешься к пропасти, – помолчав еще немного, отвечал джинн. – Ради Аллаха, не делай этого! Ведь я бессилен перед тобой. Если бы ты знал мою историю, достойную того, чтобы быть записанной иглами в уголках глаз ради назидания поучающихся, ты был бы снисходительнее ко мне и моей теперешней слабости. Как ты полагаешь – легко ли мне осознавать ее и признаваться в ней?
– Клянусь Аллахом, нелегко, – согласился гуль. – А как ты оказался в таком состоянии?
Хайсагуру случалось добиваться того, в чем у него была нужда, от самых несговорчивых собеседников. Джинн явно хотел поведать свою удивительную историю – и Хайсагур решил, что после этого Маймун ибн Дамдам станет покладистее и поможет раскрыть тайну пенала.
– Да будет тебе известно, что я принадлежу к подданным Синего царя, то есть к правоверным джиннам, а Красному царю подвластны джинны-язычники, – сообщил Маймун ибн Дамдам то, что Хайсагур давно уже понял. – И вышло так, что я увидел девушку, дочь подданного Красного царя, и она завладела моим сердцем, и я похитил ее…
– А она полюбила тебя? – видя, что воспоминания омрачили душу джинна, осведомилась Хайсагур с неподдельным интересом.
– Да, она полюбила меня. Я полагаю, что она и сейчас меня любит! – воскликнул джинн. – Но это дело стало известным, и ее родственники принесли жалобу Красному царю, и он направил посла к Синему царю, чтобы нас нашли и разлучили. И он домогался моей смерти!..
Как ты знаешь, лишить джинна жизни возможно лишь двумя способами, и первый из них – направить в него стрелу одного из ангелов Аллаха, чтобы его оболочка, удерживающая в нем пламя, разлетелась в клочья, а второй – закрыть для него Врата огня, чтобы жизненная сила больше не вливалась в него. И Красный царь, как ты понимаешь, не мог молить Аллаха о том, чтобы он прислал ангела со стрелой, ибо Красный царь не верит в Аллаха и пророка. Власти над Вратами огня у него также нет, но ему нетрудно было бы найти того, кто знает заклинания и обладает властью.
И вот Синий царь,
И мои родственники устроили совет, и решили пойти на хитрость. С помощью некого мага они заключили меня в медный кувшин, и запечатали его свинцовой печатью с совершенно безвредными знаками, и отдали его на хранение магу с тем, чтобы он его надежно спрятал. А Красному царю вернули мою жену и сказали, что меня невозможно найти. И он разозлился величайшей злостью, и послал подвластных ему ифритов и маридов на поиски, и они обшарили все семь климатов, но Аллах не дал им пути ко мне.
Маг же узнал, что Красный царь ищет кувшин, и понял, что его посланцы могут добраться до истины и похитить у него кувшин, тем более, что он не имел постоянного местожительства, где любую вещь можно надежно спрятать и написать над входом сильные заклинания, а странствовал. И он отдал кувшин на сохранение своей невольнице, которую он отпустил на волю, и объяснил ей, что в кувшине, и велел уехать как можно дальше, чтобы даже он сам не знал, где она оказалась. А ведь нельзя выболтать то, чего не знаешь сам, не так ли, о гуль?
На случай, если невольница из-за кувшина попадет в беду, маг научил ее сильным заклинаниям власти, чтобы она могла выпустить меня, и спастись с моей помощью, а потом вернуть меня обратно в кувшин. А она, как всякая женщина, в первый раз открыла кувшин из чистого любопытства. И она сжалилась надо мной, и стала время от времени выпускать меня, и я даже выполнял кое-какие ее просьбы. Я помог ей выйти замуж за человека, приближенного к царскому двору, а когда она овдовела, сделал так, что она поселилась во дворце и стала старшей нянькой маленького царевича, а звали его Салах-эд-Дин.
И я ждал, пока история моей женитьбы забудется настолько, чтобы родственники могли освободить меня. А этот проклятый царевич между тем рос, и вырос, и ему потребовались красивые невольницы!
И вот однажды хранительница кувшина выпустила меня, и приказала лететь в Афранджи, чтобы похитить там дочь франкского эмира. Зная, что я буду против этого, она пустила в ход заклинания власти, которым научил ее маг, и я полетел, нашел ребенка и принес ей. А с ней был еще некий мудрец, он-то и затеял все это непотребство! И они расспросили меня, что я видел там, где нашел ребенка, и я рассказал им, и они попросили меня отнести девочку в пустыню, и подменить новорожденную дочку какого-нибудь бедуина, а потом нести дитя арабов в Афранджи. Но сперва они хотели пометить дочь эмира каким-нибудь знаком, чтобы потом найти ее. И они уже начали читать заклинания, как вдруг этот царевич, порази его лихорадка, выскакивает из-за серебряной кадки с апельсиновым деревом, и кричит, и вопит, и требует, чтобы я немедленно принес ему какую-то пропавшую любимицу!
Тогда хранительница кувшина и мудрец попытались его успокоить, а он бросился на них с джамбией, и хорошо еще, что они, прежде чем выпустить меня из кувшина, обвели это место острием магического ножа.
Видя, что нет у него к ним пути, царевич принялся им грозить, и этим он окончательно испортил свое дело. Хранительница кувшина была уже стара, а старость не способствует смелости. Мудрец же был молод, но тоже изрядно пуглив, и именно он настоял на том, что от Салах-эд-Дина нужно избавиться каким-нибудь бескровным путем. И они, боясь за себя, велели мне отнести царевича куда-нибудь подальше, в такой город, откуда ему было бы затруднительно вернуться. И я выбрал для этого Хиру.