Шедевр
Шрифт:
– Ты уже решила, что будешь делать дальше? – спросила я, когда в воздухе повисла пауза после того, как Николь перевела дыхание и окончательно адаптировалась к обстановке. – К уда-то будешь поступать?
– О, больной мой вопрос, – наигранно выпучила глаза Николь. Она покачала головой и подперла кулаком подбородок. – Вообще-то, родители расходятся во мнениях. Я бы хотела поступать в университет Виктории. Скорее, просто от желания уехать из Окленда. Веллингтон, хотя и столица, не такой сумасшедший, ха!
Она вздохнула и продолжила:
– Мама за то, чтобы оставить меня здесь. А вот отец решительно настроен отправить меня в Англию. Оксфордское образование. У меня сестра там. И пусть нас с мамой двое, но он отец.
– Ну, он вообще-то больше в фермерстве.
Николь весело усмехнулась, и я поправилась:
– Я хотела сказать, что он владелец компании по оборудованию для ферм. Станки там всякие. Тракторы. Это его бизнес.
Николь понимающе кивнула:
– Все это финансы. Знаешь, как говорит мой папа? «Все, что приносит хорошую прибыль – все финансовая деятельность». Пусть даже ты – писатель. Если твоя литература дает тебе хороший заработок – продолжай этим заниматься. Ты будешь в газете в новом году?
Николь говорила о моем внеучебном занятии. Я писала статьи и обзоры школьной деятельности для нашей местной газеты. Хотя газетой ее с трудом назовешь, скорее просто четыре сдвоенных листа, распечатанных тиражом в одну сотню.
– Я не знаю. Не планировала вообще-то.
– Что? Ты серьезно? Почему это?
Я хотела избежать этой темы, потому что предчувствовала, что начни мы разговор о моих недавних сбоях настроения, то я опять сорвусь и испорчу нашу встречу с Николь. И если ей предстоит уехать в Англию, то загладить вину уже вряд ли удастся.
– Да так. Неудачный опыт написания недавних статей.
Нам принесли чай, но Николь даже не посмотрела на чашки или на официанта. Она механически отодвинула свой чай в сторону, чтобы не мешал положить руки на стол. А я жадно отпила прохладной жидкости, чтобы не только утолить жажду, но и занять свой рот чем-то, только не разговором. Однако Николь не отставала:
– В каком смысле неудачный? Ты о чем? Я их все читала и не знаю, как там остальные, и кто что тебе наговорил, но мне кажется, они потрясающи!
Я подозрительно взглянула на Николь:
– Ты уверена, что читала их все? Или что все мои?
Она просто рассмеялась, решив, что я шучу или просто скромничаю. Я решила ответить серьезно:
– Я на самом деле думаю перестать работать с газетой. Я в последнее время как-то негативно на все реагирую. Все мои статьи все истребляют в пух и прах.
Николь перестала смеяться и посмотрела на меня со странным выражением лица, будто такое ей очень знакомо.
– Я это заметила.
– Особенно про нашу английскую школьную униформу! – перебила я Николь. Я уже чувствовала в себе нарастающий бунт, но сейчас уже не могла остановиться. – И, хотя я до сих пор верю во все, что я там про нее написала, все равно нельзя было так жестко об этом говорить.
– Почему нет?
– Что, прости?
– Почему нельзя? Если не говорить жестко, то ничего никогда не изменишь. А если начать вежливо и намеками, то все пропустят мимо ушей, и все останется прежним.
– Знаешь, когда мне было не помню сколько лет, может, года четыре, нас пригласили на свадьбу моего дяди. Я там шла перед невестой с еще одной девочкой и разбрасывала лепестки роз. После окончания церемонии мы все поехали к ним в загородный дом в Эссексе, и мы со своей ровесницей бегали по кухне, пока в какой-то момент, не помню, как так получилось, мы оказались с ней вдвоем перед огромным трехъярусным тортом с фигурками жениха и невесты на верхушке. Где были все взрослые, повара или обслуживающий персонал – я не помню. И та девочка поспорила, что я ни за что
– Конечно. А может, нам нужна образовательная реформа.
– Я для этого не гожусь.
Здесь мы говорили о моей ответной статье на урок философии, где мы изучали Наполеона и говорили о теории Ницше о сверхчеловеке. Преподаватель, пожилая и очень суровая миссис Рэдфорд, описала теорию на мой взгляд как-то однобоко, сказав, что сперва появляется сверхчеловек, а потом благодаря ему рождается идея. И мне пришлось ее перебить своим любознательным вопросом, почему не может быть наоборот: сверхидея требует своего воплощения и потому выдвигает человека с необходимыми характеристиками. Если назрела ситуация совершить революцию, то именно поэтому и появляется лидер. А нет необходимости, то и сверхчеловек не придет убивать в сражениях тысячи людей просто потому, что стало скучно. Без идеи не обойтись, а без сверхчеловека, может, можно. Это был просто теоретический вопрос. Простое любопытство. Но Миссис Рэдфорд для начала отрезала своим громким возгласом, чтобы я прекратила переиначивать существующие теории, и если я считаю, что все знаю, то тогда нечего вообще появляться в классе. Меня это не задело, не оскорбило, не было ни слез, ни жалоб родителям или учебному комитету. Меня это слегка напугало. Не сама миссис Рэдфорд, хотя и она тоже обладает талантом запугивать школьниц одним взглядом в их сторону. А метод обучения: навязывание принятых теорий без возможности размышления или личного мнения. И буквально на следующий день в газете появилась моя статья, над которой я проработала всю ночь напролет, о нашей системе образования, вернее, системе навязывания знаний, при которой само понятие познание теряет свой первоначальный смысл. Когда познаешь – ты исследуешь, пробуешь, сравниваешь и приходишь к какому-то выводу. А нас просто информируют, а не дают возможность познать. В конце статьи я с издевкой задала вопрос: «Интересно, а вдруг круг на самом деле оказывается квадратом, а мы об этом и не подозреваем. Потому что нам ведь так сказали».
Я заметила, что Николь пытается подобрать какие-то слова. Мне подумалось, что она будет комментировать мой ответ, что я для реформ и революций не гожусь. Я поспешила опередить ее:
– Я знаю, что кишка у меня для этого тонка. Только не нужно меня переубеждать.
– Переубеждать? Боже, я не собиралась тебя ни в чем переубеждать. У меня нет на это ни прав, ни, как ты выразилась, кишки нужной толщины. Нет, я не это хочу тебе сказать. Для убедительных доводов есть люди получше меня.
Она закусила нижнюю губу и слегка нахмурилась. Ее взгляд потерял фокус, и она смотрела сейчас будто в несуществующий объект прямо над столом. Мне не хотелось сбивать ее настроение, но я боялась, что она передумает говорить то, что было у нее в мыслях.
– А что тогда? – ненавязчиво поинтересовалась я. Как можно более ненавязчиво.
– Хм. Ты мыслишь немного не так, как все.
– Немного?
Николь пропустила мой сарказм.
– То, что ты сказала тогда в «Вероне», насчет этого актера и, как ты это сказала? Что-то про то, что не хочешь видеть его унижение и что…