Шедевр
Шрифт:
– О, это да, безусловно! Но как ты находишь новозеландское образование в целом? Как тебе в вашей школе? Нравится?
– Мне несколько трудно судить, миссис Сильвейтор, – неуверенно ответила я. – Я ведь не могу сравнить школы в Новой Зеландии с чем-то еще. Я ж только здесь училась. Просто не совсем знаю, как должно быть правильно или неправильно.
– И то верно, – ответила она со снисходительной улыбкой. На мое счастье стали разливать напитки, и уже вот-вот должен был подойти заказ на еду. Это немного всех отвлекло и ободрило, а мне дало возможность отстраниться от всех разговоров и избежать расспросов.
Иногда я рассматривала посетителей ресторана – в целом людей, похожих на нас: хоуми, как и мы, они почти все сидели семьями и так же вежливо вели беседы, возможно даже, что на те же темы. А иногда я прислушивалась к разговорам за нашим столиком. Кэтрин, судя по всему, посчитала меня грубой и неинтересной и, подперев подбородок рукой, игриво посматривала на стол в середине
Я снова мельком взглянула на Кэтрин и провела невидимую линию в направлении ее взгляда. Он упирался в темноволосого молодого человека, одного из той пятерки. Трудно было сказать, сколько ему лет, я бы дала двадцать, но знаю, что Николь в основном имеет в своем кругу знакомых сверстников, пусть он и выглядит старше восемнадцати. Парень как раз рассказывал своим приятелям должно быть очень увлекательную историю, потому что все они дружно смеялись, не подозревая, что за ними наблюдают. Я облегченно вздохнула, что теперь все заняты своим делом, и моя персона на какое-то время оказалась в безопасности. Наши родители оживленно обсуждали важность светских мероприятий и сетовали, что устраиваются они не так часто, как того бы хотелось. Миссис Сильвейтор выражала свое почтение символичности театров, чаепития и загородных клубов крикета как олицетворению силы всей нации. Ее муж поддерживал это замечание более открытым текстом, что, мол, такие выходы в свет необходимы, чтобы поддерживать статус элиты общества. Перестанем посещать подобные мероприятия – и тут же потеряем вес в обществе. И в пример он привел ресторан, где мы раньше обедали семьями до того, как сменили его на Карангахапе. Тот ресторан находился на улице Доминион, еще совсем недавно очень оживленную, когда в 22-27-х годах здания стали расти как грибы английской осенью. И ресторан находился в здании Кейт, типичной архитектуры середины двадцатых – без излишеств на фасаде, но с обязательным козырьком или башенной надстройкой к фасаду крыши. Рядом с этим зданием располагался Банк Новой Зеландии, (который, по-моему, стоит там до сих пор), что, вероятно, и привело нас в тот ресторан. Но улица Доминион не смогла завоевать звания главной улицы Окленда, хотя и магазинов, салонов и кафе там было хоть отбавляй, и, следуя распорядкам классовых предпочтений, мы повернули свои головы к Карангахапе. Ну и что, что там кладбище, зато здание банка побольше. Деньги ведь, как утверждают, не пахнут.
Пока я хмуро рассуждала, я неожиданно почувствовала на себе чей-то взгляд. Невольно взглянув на шумную пятерку, я встретилась взглядами с Николь. Наши лица сперва не выражали никаких признаков, что мы знакомы, но так получилось просто по рассеянности – я все еще была поглощена размышлениями мистера Сильвейтора, а Николь вообще-то слушала своего собеседника, неосознанно посмотрев на меня. Когда мгновение спустя мы обе вернулись к окружающей реальности, я почувствовала, что теперь ее взгляд сфокусировался, и глаза выдали осознание моей личности. Ее губы едва дрогнули в улыбке, но тут ее собеседник хлопнул ладонью по столу в порыве хохота, и Николь невольно посмотрела на него.
Наши планы посещения театра ограничивались той же самой улицей, потому как представление было в Театре Меркурия, что находился буквально в нескольких кварталах от ресторана дальше по улице. Мы часто ходили туда с одноклассницами после занятий, правда не в театр, а в кино, которое стало показываться почти каждые будни. Помню, как в прошлом году осенью мы впервые увидели там говорящее кино, фильм «Уличный Ангел». Это было такое знаменательное событие, что описать трудно. Когда в марте я услышала по радио про этот фильм «с реальным голосом», который произвел настоящий фурор в столице, в Веллингтоне, я не поверила, что это правда. Я была уверена, что на самом деле озвучивание ролей проходит за кулисами или за экраном живыми людьми. Они, наверняка, прятались за ширмой, как я полагала, и, подсматривая за ходом фильма, проговаривали свои реплики в микрофон, чтобы было слышно всему залу. Мы все ждали, когда этот фильм придет к нам в Окленд. Буквально в первую неделю мы с моей лучшей подругой
Я вновь почувствовала внимание к нашему столику, исходящему от группы молодых людей в центре ресторана. Бросив мимолетный взгляд в их сторону, я отметила, что вторая девушка, имени которой я не знала, но которую видела в школе каждый день, разговаривает о чем-то с официантом и открыто показывает глазами в нашу сторону. Я не знала, как истолковать это безличное обращение к нам, и предпочла продолжить доедать свой салат, делая вид, что ничего не замечаю. Иногда очень сложно во всём следовать правилам светского поведения. И то, что считается нормой в высшем свете, в среднеклассовом обществе принимается за оскорбление. Как в случае появления на мероприятиях, где по правилам человек не может начать беседу, пока его официально не представит кто-то третий. Но потенциальный собеседник может посчитать такого человека за выскочку, нарочно игнорирующего всех вокруг, хотя он просто ждет, когда начать беседу «согласно правилам». В школе любой на моем месте почувствовал бы себя задетым, если кто-то из группы ребят просто кивал бы в твою сторону и продолжал беседовать между собой, явно выставляя твою личность как предмет разговора. Но здесь – не школа, а реальная жизнь, а в ней у некоторых хоуми до сих пор были свои правила, к которым нельзя относиться однозначно.
Спустя буквально две минуты этот официант подошел к нашему столу и, коротко извинившись за прерванную беседу, известил, что школьные друзья приглашают нас с Кэтрин присоединиться к ним на десерты, пока родители заняты своими разговорами. Я не была уверена, так ли уж сильно мне хотелось снова оказываться замеченной кем-то, когда я так уютно отстранилась от окружающего мира, но отказаться было бы крайней невежливостью, и я, обменявшись взглядом согласия с Кэтрин, спросила весь столик родительского позволения и попросила официанта передать нашу готовность сменить точку восседания. Кэтрин, в отличие от меня, изъявила большую готовность присоединиться к схожей возрастной группе, и я подозревала, что виной является моя ужасная компания. Мы закончили свои главные блюда и вдвоем поднялись со столика. Группа людей, похоже, забыла о приглашении, потому что как ни в чем не бывало продолжала свои веселые беседы, и только когда мы подошли к ним, на нас обратили взор. Двое молодых людей учтиво поднялись и предложили стулья.
– Мы ведь были вместе в колледже, верно? – с любопытством спросила девушка, разговаривавшая с официантом. – Я Холли, помните? Выпускалась в прошлом году.
Мы ответили, пожалуй, чересчур энергичным кивком, полным радостного энтузиазма. Кэтрин взяла инициативу и представила нас обеих. А Холли в свою очередь познакомила нас с Николь, Рейчел, Джеймсом и Рональдом, который как раз участвовал в Олимпиаде по литературе. Как я поняла из разговора, все, кроме Джеймса, были выходцами из Британии. Последний один был ирландцем.
То, как они разговаривали между собой, с такой непринужденностью, при которой обидные замечания легко обращаются в шутку, подсказало мне, что они дружат все вместе уже очень давно и знают характеры друг друга довольно хорошо. А уж это – знать характеры друзей – было дело непростое, потому что все пятеро были похожи друг на друга, как полевая ромашка схожа с тюльпаном. Что-то подсказывало мне, что центром компании была Николь. Было ли причиной то, что она была из очень состоятельной семьи (ее дядя был основателем одной из банковских сетей, а отец что-то вроде партнера), или просто невидимый внутренний стержень, проявлявшийся в твердости характера, или я даже не знаю что – в любом случае, она почти все время молчала, но ее молчание очень отличалось от молчания третьей девушки, Рейчел, которая просто улыбалась, независимо от того, что именно говорилось. Мне показалось, что, если бы мы заговорили о жертвах войны, лицо Рейчел бы сохранила свою улыбку. Молчание Николь расценивалось как искренняя заинтересованность в разговоре – она была вовлечена в него, хотя непосредственно и не участвовала. За ней было интересно наблюдать. Однако еще больший интерес во мне вызывала беседа молодых людей под конец нашей общей встречи. Когда Кэтрин известила всех о своей «великолепной» поездке в Европу, из которой я не узнала ничего нового, разве что в список названий добавился еще и город Пиза, разговор перешел к театру, который мы собирались посетить нашими двумя семействами.
– Это просто замечательно! – воскликнула Кэтрин с детским предвкушением яркого спектакля. – Я так люблю театр! А вы? Это просто потрясающе! Мы ходим туда почти каждое воскресенье. Ну, если, конечно, не уезжаем в Европу. Но в Европе мы тоже ходили в театр. В Милане.
– Театр, театр…, – проговорил Рональд. – Будущее все равно за кино.
Джеймс подхватил идею со схожей с Кэтрин восторженностью:
– Это точно! Говорящее кино – настоящая сенсация! Говорят, теперь Бродвейские мюзиклы будут просто показывать в кинотеатрах. А возможно, что люди вообще перестанут ходить в театр, и все театры переделают в кинотеатры!