Шедевр
Шрифт:
Я посмотрела на сундук, одиноко стоящий посреди холла.
Он перехватил мой взгляд.
— Не беспокойтесь, с ним ничего не случится. Я тут же вернусь за ним.
Наши шаги по каменному полу отдавались эхом в пустом холле. Мы подошли к лестнице и начали подниматься.
— Мы все смотрели вашу продажу по кабельному телевидению. Это было действительно круто.
Похоже, моя популярность опережает мое появление.
— Спасибо. Кто-нибудь знает о том, где я остановилась?
— Нет-нет. Пресса пока не в курсе. Думаю, им понадобится некоторое время, чтобы сложить дважды два. — Джо остановился, обернулся и с улыбкой посмотрел на меня: — Им и в голову не придет, что Бен мог привезти произведение искусства стоимостью миллион долларов сюда, в студию.
Голос Джо звучал равнодушно.
— Что ж, если вам что-нибудь понадобится или если возникнут какие-либо проблемы, позовите меня. Комната одиннадцать. Я спущусь за сундуком.
Джо зажег свет. Я вошла, а он повернулся и стал спускаться по лестнице.
Это была просторная студия с двумя красными диванами и черным шерстяным ковром посередине. Остальная часть темного пола из красного дерева была натерта до блеска. На высоких окнах красные жалюзи в тон диванам были наполовину открыты; сбоку висели тяжелые бежевые портьеры. С улицы в комнату светили красные и зеленые неоновые лампы. Я не знаю, чего я ждала, но теперь понимала, что не совсем этого. В воздухе чувствовался легкий запах масляных красок и пчелиного воска. Должно быть, здесь недавно убирали.
В комнате было три двери. За первой дверью, оформленной в японском стиле, оказалась большая ванна, душ, туалет и умывальник. За второй дверью находилась крохотная, но уютная кухня; а за третьей — маленькая белая спальня, большую часть которой занимала кровать, застеленная кремовым льняным бельем и покрытая темно-синими шерстяными одеялами. В вазе на ночном столике стоял букет алых роз. Не наблюдалось никаких следов пребывания Бена Джемисона, и было не похоже, что он сегодня вообще придет. А часы показывали уже десять вечера. В Лондоне сейчас три часа ночи. Джо постучал в дверь, внес мой сундук и ушел.
Я приняла душ, легла в постель и выключила свет. Но мне не давало заснуть нарушение биоритма, связанное с переменой часового пояса, а также последние события, бесконечно проплывающие перед глазами. Я попыталась сосредоточиться. Все идет отлично. Пресса осыпает меня похвалами, а уплаченная сумма превзошла самые смелые ожидания. Но перелет с Эйданом и его незримое присутствие отравляли мне все удовольствие. Может, все дело в том, что я устала после дороги и вечеринки, на которой злоупотребляла спиртным? Я ощущала себя совершенно измотанной. Люблю ли я Эйдана? И имеет ли это вообще какое-то значение? Чему посвящен мой проект? Кому или чему я служу на самом деле? Наконец я оставила попытки заснуть и вернулась в студию. Послышалось какое-то жужжание. Я заглянула под один из стеллажей и нашла там увлажнитель воздуха. Похоже, его установили тут недавно. Бен Джемисон, наверное, воспринимал меня как настоящее произведение искусства. Я увидела свое подсвеченное неоновыми огнями отражение в окне: длинная черная футболка, гольфы.
Я открыла сундук. Внутри находились семь костюмов моих героинь, расположенные в порядке очередности. Я по одному вытащила их и выложила в ряд на полу. Сначала Мари, потом Кристина, Изабелла, Мария, Викторина, Фрэнсис и, наконец, Юдифь. Взглянув на костюмы, я тут же успокоилась. Я решила, что не позволю Эйдану вмешиваться и мутить воду. Эта неделя будет полностью посвящена реализации проекта, а Эйдан может немного подождать. Все будет так, как я задумала. Я смогу предстать перед Беном в качестве дорогого товара, такого же ценного, как выбранные мной шедевры. И, как и мои героини, я покажу, что главное находится внутри, а не на поверхности. Я достала из сундука стопку бумаг — сценарии к представлениям. Каждое выступление длится примерно семь минут. Некоторые происходят в тишине, к другим требуется музыка и комментарии. Кассеты лежали в сундуке рядом с волшебными костюмами Петры. Осталось лишь найти место для представления. Надеюсь, Бен Джемисон сможет это сделать. В конце концов, он очень влиятельный человек и справится с требованиями, оговоренными в контракте. Окончательно
На одной из нижних полок нашлись листы бумаги, а под стеллажом — шелковые подушки. Я уселась, скрестив ноги, посреди комнаты, почувствовала себя уютнее и зажгла сигарету. Затем взяла лист бумаги, написала сверху: «Сделка», помедлила, затем принялась рисовать. Черной ручкой я изображала диаграммы, эскизы будущей продукции, стрелочки, цифры и буквы, пока весь лист не был заполнен плотной сетью бесконечных линий, схем и подсчетов. В левом верхнем углу я написала дату своего рождения. Возле следующих дат, связанных между собой стрелками, были нарисованы маленькие фигурки людей или мест вместе с каким-нибудь словом или фразой. В правом нижнем углу рисунок завершался изображением большого надкусанного яблока рядом с расчетом: «665000 фунтов стерлингов/140 фунтов = 4750 за фунт». Это была моя стоимость.
Когда я закончила работу, в окна уже пробивался слабый свет. Железные батареи на противоположной стене заработали, трубы с шипением разогревались. Я положила рисунок и медленно поднялась. Мое тело затекло. Я потопала ногами, чтобы кровь прилила к ним. Затем я упала на кровать и, наконец, провалилась в сон.
34
Высокий пронзительный звук, скрежет металла — грузовик опустошает кузов.
… Я не сразу вспомнила, где нахожусь. Затем до меня донеслись знакомые звуки Нью-Йорка: беспрерывное гудение автомобильных сирен, отдаленное жужжание и грохот города. Я встала, прошла в студию, и, перешагнув через разложенные на полу костюмы и вчерашний рисунок, подошла к окну и открыла шторы. Неяркое солнце освещало здания. Последний, загруженный мясом грузовик уезжал по узкой улочке; я проспала всю их торговлю. Из вентиляционного отверстия в центре улицы поднимался пар; вдоль дороги валялись картонные коробки. Твердый снег под одной из коробок был красным от вытекавшей из нее струйки крови.
В холодильнике я нашла соки, йогурты и фрукты. Я с жадностью набросилась на них, потом предприняла безуспешную попытку найти кофе. Затем я затащила сундук в спальню и по очереди развесила все костюмы в гардеробе, оставив один из них. Я с усилием затолкала сундук, в котором теперь оставались украшения и аксессуары, в шкаф к платьям. Потом я приготовилась к своему второму представлению. Сегодня день Кристины Датской. Я не знала, когда Бен захочет посмотреть представление, но подготовила видеокамеру и ноутбук. Если покупатель не предложит ничего другого, сценой для выступления виртуальной Кристины послужит эта студия.
Я выложила ее черное тяжелое бархатное платье, семь кружевных вуалей и молитвенник. Костюм Кристины был полной противоположностью наряду Мари Маркоз, женщины в красном, который я продемонстрировала позавчера. Я хотела сыграть на контрасте. Мари выставляла все свои прелести напоказ, в то время как Кристина во время своего виртуального представления будет одета скромно. Она олицетворяет политику и неудовлетворенное желание, что является прекрасной метафорой моего недельного заточения у могущественного и богатого человека, который может купить все, что ему вздумается. Гольбейн в достаточной степени показал внешнюю и внутреннюю красоту своей модели, чтобы зритель был ею очарован, но сама Кристина выглядит крайне сдержанно. Я внимательно посмотрела на репродукцию. О чем думала Кристина, позируя для придворного художника? Может, Гольбейн немного приукрасил реальность, чтобы угодить своему королю и покровителю? Ведь художнику платили за его работу, — как знать, возможно, он рассчитывал получить внушительное вознаграждение за портрет потенциальной королевы? С другой стороны, Гольбейн не собирался разочаровывать короля Генриха VIII. Он не изобразил Кристину писаной красавицей, но наделил ее тем таинственным взглядом, который делает ее похожей на Мону Лизу. Понятно, почему она оказалась первой и самой желанной в списке возможных невест Генриха. Но политические ставки оказались очень высоки. Хоть и доподлинно известно, что Генрих VIII всегда добивался приглянувшихся ему женщин, была ли Кристина разумным выбором для короля, так дерзко пренебрегавшего законами Рима?