Шедевры остроумия
Шрифт:
– В первый раз в жизни вижу…
– Как, дорогой учитель, неужели вы забыли самого ленивого, самого непослушного, упрямого, шкодливого из ваших учеников.
– Жюно, – тотчас признал его старик.
З
В советские времена в Тбилиси проходила конференция на тему «Оптимизм советской литературы». Среди представленных был доклад маститого советского писателя Сергея Залыгина о природе и «социальной неизбежности» пессимизма лорда Байрона. Поднявшийся на трибуну старый литератор
Затем последовало традиционное обращение к аудитории – нет ли вопросов? Поднялась рука из третьего ряда:
– У меня несколько вопросов.
– Пожалуйста, – откликнулся уважаемый гость.
– Скажите, ведь Байрон был молод?
– Разумеется!
– Он был талантливый?
– Он был гений.
– И он был красив?
– Байрон обладал необычайно эффектной наружностью.
– К тому же он был богат?
– Очень богат.
– И при всём этом он был пессимистом…
– Я только что говорил об этом!
– А вы, Сергей Петрович, стало быть, оптимист?!
Когда Якова Борисовича Зельдовича в 1958 г. избрали действительным членом Академии наук, на банкете по случаю этого события коллеги подарили ему чёрную академическую шапочку и плавки. На шапочке была надпись «Академия наук СССР», а на плавках – «Действительный член».
Когда академик Зельдович выступил с критикой руководства Академии наук СССР, последнее сделало предположение, что Зельдович сам хотел бы стать академическим начальством. На что Яков Борисович заметил:
– Такая возможность была обрезана у меня вместе с крайней плотью на восьмой день после рождения.
Академика Зельдовича попросили высказаться на философскую тему «О форме и содержании».
Яков Борисович ограничился одной фразой:
«Формы должны быть такими, чтобы хотелось взять на содержание».
Однажды ученики греческого философа Зенона обратились к нему с просьбой:
– Учитель, ты, обладающий знаниями во много раз большими, чем мы, всегда сомневаешься в правильности ответов на вопросы, которые всем нам кажутся очевидными и ясными. Объясни нам причину твоих сомнений.
Начертив на песке посохом два круга, большой и малый, мудрец молвил:
– Площадь большого круга – это познанное мной, а площадь малого круга – это познанное вами. Как видите, знаний у меня действительно больше, чем у вас. Но все, что вне этих кругов, – это непознанное ни мною, ни вами. Согласитесь, что длина большой окружности больше длины малой, а, следовательно, и граница моих знаний с непознанным больше, чем у вас. Вот почему у меня больше сомнений.
И
Выдающийся норвежский драматург Генрик Ибсен был в своё время аптекарем. Как-то к нему пришёл крестьянин с двумя рецептами: один был выписан врачом жене, а второй – ветеринаром для коровы. Ибсен дал ему лекарства и сказал:
– Вот это – для вашей жены, а это для коровы. Будьте внимательны и не перепутайте – иначе ваша корова может околеть.
После завершения Суэцкого кризиса 1956 года жена британского премьер-министра Кларисса Иден призналась:
– В последние недели мне казалось, что Суэцкий канал протекает через мою гостиную.
Писатель-юморист Лион Измайлов, отвечая на вопрос пишет ли он эпиграммы, сказал:
– Нет, сам не пишу, но очень люблю эпиграммы, в том числе и в мой адрес. Мне, как трижды лауреату премии «Золотой телёнок» «Литературной газеты», Валентин Гафт посвятил мягкую и тонкую эпиграмму:
Повезло тебе, придурку,Что попал в «Литературку».Эта добродушная, а главное, интеллигентная эпиграмма мне очень нравится.
Будущий папа Иоанн XXIII в своё время занимал должность папского нунция во Франции. На некоем дипломатическом приёме ему пришлось подойти к дверям одновременно с главным парижским раввином. Каждый из них желал уступить дорогу другому, а потому возникла некоторая неловкость.
– Проходите, проходите, – сказал будущий папа, – Ветхий завет всегда идёт впереди Нового…
Папа Иоанн-Павел II совершал визит в Польшу. Когда папский самолёт взлетел и взял курс на Варшаву, стюардесса стала предлагать пассажирам лайнера традиционный на международных линиях стаканчик сухого вина. Папа вежливо отказался. Показав пальцем вверх, он промолвил:
– Не могу, шеф близко.
Где-то в конце XIX-го века в Петербурге списывали отслужившую свой срок императорскую яхту. Кроме самого судна, списанию подлежали и некоторые предметы, составляющие обстановку кают яхты. Среди них были ценные раритеты, в том числе два совершенно уникальных: редкостной красоты громадный ковёр (подарок персидского шаха), покрывающий пол в кают-компании, и пианино красного дерева – презент какого-то малазийского князька.
Ясное дело, что, как обычно, списывались и вполне пригодные вещи, на которых вороватые интенданты хорошо наживались. Адмиралу, который должен был, закрыв на всё глаза, подмахнуть акт списания, был презентован персидский ковёр, который и был заранее доставлен на его квартиру. В графе «Причина списания» о ковре было начертано:
«СМЫЛО ЗА БОРТ НАБЕЖАВШЕЙ ВОЛНОЙ». Пианино, как предмет более громоздкий, списать не решились.
Составленный по всей форме акт списания был направлен на утверждение. Однако случилось непредвиденное – «договорной» адмирал, не успев подписать акт, был переведён на другую должность. Интенданты были в панике – как поведёт себя новый начальник?