Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

Коллектив авторов

— Что такое?

Путилин встретил его с обычной своей приветливостью и с обычным же уменьем вызывать виноватую робость начал его рас­спрашивать:

— Вы изволите служить там-то?

— Да.

— Ага! Я знаю... я все знаю... Какое получаете жалованье?

— Пятьдесят рублей.

— Не правда ли, какое маленькое?

— Да-с... мизерное.

— Разумеется, трудно жить на такое жалованье, в особенности с семьей... Но, может быть, у вас есть какие-нибудь выгодные вечерние занятия?

— Да... то есть... мне помогают.

— И очень хорошо

помогают! Иначе нельзя было бы платить сто рублей за квартиру, получая всего пятьдесят... Кроме того, надо пить... есть... прилично одеться...

— Виноват, — перебивает начальника сыскной полиции «по­священный», — по какому делу я сюда вызван?

— По вашему собственному, — отчеканивает Путилин.

— По моему? — удивленно вытягивает лицо посетитель.

— Да-с, по вашему...

Иван Дмитриевич взял его за руку, подвел к карте Российской империи и сказал:

— Выберите-ка себе заблаговременно новое местожительство.

— То есть как это?

— А так, что ваши приватные занятия заслуживают того, что­бы познакомить вас с местами не столь отдаленными.

— Помилуйте, за что?

— За хранение чужих тайн.

Посетитель оробел совершенно.

— Не правда ли, ведь вы знаете кое-что про госпожу...

— Сущие пустяки.

— Однако если они заслуживают возмездия со стороны право­судия, то почему бы вам не поделиться своими сведениями с вла­стями? Или ваше молчание хорошо оплачивается? Признайтесь-ка!

— Оно конечно, я имею за свою скромность кое-какую суб­сидию от этой госпожи, но, как сами изволите сейчас говорить, у меня семья, а пятьдесят рублей жалованья — такая ничтожная цифра... Притом и тайна-то пустяшная, так сказать, интимная... насчет одной роковой измены.

— И вам не стыдно за это вымогать деньги с растерявшейся женщины?

— Я не считал это предосудительным...

— Признавайтесь заодно: может быть, под гнетом вашего шан­тажа находится и еще кто-нибудь?

Видя, что запираться перед всеведущим начальником сыскной полиции бесполезно, шантажист повинился:

— Да, я храню еще тайну купчихи (он назвал известную фа­милию) и тайну одного банкира. Тайна последнего имеет уголов­ный оттенок.

— Довольно! В будущем по поводу этого уголовного оттенка я, может быть, буду иметь вас в виду, а пока и банкира, и купчиху оставляю вам для эксплуатации, но за это обязываю, под страхом большой ответственности, оставить в покое вдову-чиновницу, а тем более ее тайну. Если же вы не сумеете без оплаты хранить молчание, то будете пенять на себя.

Посетитель приободрился и стал благодарить Путилина, сначала нагнавшего было на него страху.

— Да вы не очень рассыпайтесь в благодарностях, — закончил свое внушение Иван Дмитриевич, — я чувствую, что видимся мы не в последний раз. При другой встрече, помните, — другой раз­говор будет. Поэтому нелишним считаю предупредить вас, что сле­дующая жалоба без перемены места жительства не обойдется.

Таким образом вдова избавилась от эксплуатации ее кармана «по­священным», который, однако, ее тайну стал хранить еще лучше...

ЖИВОЙ

ПОКОЙНИК

Внезапно умер один богач, не оставив духовного завещания. Все имущество по закону должно было пойти в раздел между мно­гочисленными родными его и главным образом попасть в руки де­тей от первого брака. Вторая жена его, прожившая с ним очень недолгое время и не имевшая потомства, могла рассчитывать на небольшую часть наследства; между тем ей хотелось овладеть всем...

Недолго раздумывая, она решилась на смелое мошенничество. Призвала к себе молодого человека, пользовавшегося ее благосклонностью, и, сообщив ему под секретом о смерти мужа, попросила его помочь ей найти такого сговорчивого субъекта, который согласился бы за приличное вознаграждение притвориться больным и выдать себя за ее мужа.

— Зачем это? — поинтересовался друг дома.

— А затем, чтобы иметь духовное завещание.

— То есть совершить подлог?

— С юридической точки зрения, конечно, это будет подлог, но, принимая во внимание внезапную смерть беззаветно любившего меня мужа, такое уголовное выражение должно быть смягчено. Это будет не подлог, а справедливое нарушение формалистики закона. Ведь если бы он сделал завещание при жизни, то, разумеется, благодаря моему влиянию на него все богатство досталось бы мне. Следовательно, нравственно я всегда буду права, если и самовольно сделаю то, чего не успел, но что хотел сделать покойный.

— Замысел у тебя превосходный, — сказал друг дома, охотно соглашаясь с доводами вдовы, — но выполнение его требует боль­шой осторожности.

— Разумеется! Пока в доме никто не знает о смерти мужа. Прислугу я предупредила о том, что барин занемог, но в спальню его никого не впускаю.

Вдова не ошиблась в друге, доверяя ему тайну задуманного пре­ступления. Он оказался весьма ловким, опытным и, главное, «уча­стливым».

Но прежде чем отправиться на поиски «толковых» людей, друг дома при помощи своей сообщницы убрал труп покойного под кровать, окна в спальне завесил шторами и приказал приготовить лампу с темным абажуром.

Затем уехал и вскоре возвратился в сопровождении какого-то неведомого человека, развязно отрекомендовавшегося хозяйке дома:

— Дворянин Игреков! Бедный, но благородный свидетель.

Действительно, это был специалист по части подкупного лжесвидетельства. Друг дома по дороге ознакомил его с сутью дела, и он, ни на минуту не задумываясь, согласился прикинуться мнимо больным богачом и продиктовать краткое духовное завещание, по которому все богатства должны остаться вдове.

Условившись относительно гонорара, благородный свидетель от­правился в спальню, разделся и лег в постель. В комнате царил полумрак; свет лампы, мерцавшей в одном из углов, не достигал противоположной стены, около которой возвышалась кровать. Уто­пая в мягких пуховиках, дворянин Игреков твердил имя «возлюб­ленной своей жены» и старался не забыть его...