Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

Коллектив авторов

Г-жа Грушницкая начала пить, но подавилась. Очевид­но, истеричный шар же подступил к горлу бедной женщины.

— Это почерк вашего мужа? — показал ей записку Путилин, закрывая последнюю строчку, где говорилось о намерении самоубийства.

— Да! — вскрикнула она.

И испуганно, жалобно-жалобно посмотрела на нас. Сколько ужаса, мук засветилось в этом взоре!

— Стало быть... стало быть… — пролепетала она и покачну­лась.

— Увы, сударыня, будьте тверды, соберитесь с силами — ваш муж застрелился.

Я подхватил

бедную молодую вдову.

Минутный обморок сменился жестокой, но и благоде­тельной истерикой. Я возился около нее, оказывая ей ме­дицинскую помощь, а Путилин, не выносивший женских слез, нервно потирал виски.

— Эдакие сумасброды... этакое легкомыслие... Спустя немного, давясь слезами, Грушницкая поведала нам грустную историю, разразившуюся для нее такой по­трясающей катастрофой, как самоубийство мужа.

— Все проклятый картежный азарт... Это он погубил мужа.

— Он сильно и давно играл?

— Как он играл, вы можете судить по тому, что в течение полутора лет он спустил три наших имения. Мы, ведь были очень богатые...

— А теперь?

— Теперь не осталось ничего, буквально ничего, кроме долгов. Мы с пятилетней дочерью — нищие.

— А скажите, госпожа Грушницкая, про какие чужие деньги он упоминает в своей предсмертной записке? Вам известно это или нет?

Несчастная женщина закрыла лицо руками.

— Боюсь думать, но предполагаю, что речь идет о деньгах сиротки Юлии Вышеславцевой, нашей очень отдален­ной родственницы, девочки четырнадцать лет, опекуном которой он был назначен. О какой ужас! К довершению всего — еще позор, преступление, запятнанное имя.

Путилин с искренним сочувствием смотрел на вдову.

— Вы не знаете, где играл ваш муж?

— Нет. Он никогда сам ничего не говорил мне об этом, а мне тяжело и противно было расспрашивать.

— Ну-с, последний вопрос: на пальцах вашего мужа были кольца?

— Да, он всегда носил кольца, но особенно не разлу­чался никогда с двумя: одно — большой кабошон-изумруд, другое — опал, осыпанный бриллиантами.

— Вот и все... Тело вашего супруга должно находить­ся теперь в анатомическом театре. Торопитесь туда.

Грушницкая опять зарыдала.

— Дайте мне ваш адрес. Может быть, я сумею что-нибудь сделать для вас...

— Чем вы можете теперь мне помочь, господин Путилин, — подняла бедняжка глаза, полные слез, на Путилина.

И вскоре вышла из кабинета.

Не успела еще закрыться за ней дверь, как в кабинет вошел Статковский.

— Ну? — быстро задал ему вопрос Путилин.

Экс-шулер уныло покачал головой.

— Очень мало утешительного, ваше превосходитель­ство.

— А именно?

— Ходят слухи, что в Петербурге действительно на­ходится «варшавский гастролер» Сигизмунд Иосифович Прженецкий. Это король шулеров. Это звезда первой величины. Но где он пребывает, где играет, узнать об этом не удалось.

— Но его сообщники?

— Очевидно, он и от них держится в секрете.

Як Бога кохам, он задумал один, без дележки, заработать десятки, сотни тысяч! Прошу верить, я с отвращением вошел в переговоры с несколькими мелкими «ма­стерами». В одном клубе я сразу заметил «чистую» игру такого господина. Я подошел к столу и сделал условный знак ему. Он побледнел и с испугом поглядел на меня. Кончив талию метки, он вызвал меня в другую комнату и спросил: «Наш?» — «Ваш», — ответил я. «А вот скажите, пан: где вы еще играете?» — «Боль­ше нигде. Дела ничего не стоят». — «А как же говорят, что одного богача обыграли?» — «Не знаю. Може это пан-черт Прженецкий?»

Путилин расхохотался.

— Так и сказал: пан-черт?

— А то есть истина!

Путилин на секунду задумался, прошелся, потом круто остановился перед нами и сказал:

— Ну, господа, прошу покорно в мою гардеробную!

В комнате, находившейся рядом с его служебным кабинетом, хранились знаменитые «путилинские чудеса» по части поразительных, волшебных превращений.

Несколько шкафов были сплошь набиты костюмами, одеяниями всевозможного характера.

Тут рядом с мантией антихриста висел костюм трубочиста; там бок о бок с блестящим мундиром гвардейского полковника красовались отрепья нищего. Ка­кая живая панорама похождений гениального сыщика!

Близ больших шкафов находились небольшие, со стеклами шкапчики, в которых были расположены па­рики, усы, бороды, накладки.

Два туалетных столика, на них все аксессуары гри­ма: краски, пудра, белила, румяна, карандаши, щеточки...

Это была, по истине, удивительная лаборатория.

— Господа, позвольте мне теперь заняться вами.

— То есть как это? — удивился я.

— Очень просто. Ты и господин Статковский будете свитой сибирского золотопромышленника.

— А ты, Иван Дмитриевич? — вырвалось у меня.

— А я — им самим.

Какая, по истине, началась любопытнейшая работа! Исключительный талант Путилина по части метаморфоз сказался тут во всем блеске.

— Ты, доктор, будешь у меня плешивым во всю голову... Неугодно ли этот парик. Серые бакенбарды... Так, так... И толщинку... И этот вот сюртук... И эти брюки...

Быстро, ловко, поразительно умело он преображал меня.

— Ну-ка, полюбуйся на себя!

Когда я взглянул в зеркало, я не узнал сам себя: на меня глядел толстый, лысый старик.

— На, бриллиантовую булавку... Вот перстни...

Затем он принялся за Статковского.

— Вас, голубчик, помолодить надо... Вас-то особен­но. Вы ведь будете моим руководителем. Поняли? Просвещать будете миллионера.

Появился широкий воротник, с отворотами; яркий, цвет­ной галстук бантом; вычурный жилет...

— Черт возьми, чем вы не франт первой руки! — Рассмеялся тихим, довольным смехом гениальный человек. Мы оба с изумлением смотрели друг на друга.

— Да неужто это вы, пан доктор?