Шекспир
Шрифт:
Он отправил записку Саутгемптону. По их договоренности сигналом к началу вступления должен был быть спектакль «Ричард Второй» в театре «Глобус». Генри рассчитывал, что Шекспир ему не откажет. И пьеса, когда-то снятая с афиши цензурой, выйдет без купюр в день начала бунта.
Низвержение королевы казалось Эссексу делом времени. Счет шел на часы.
— Граф заперся дома и не выходит, — доложили королеве, — видимо, он не собирается идти на заседание совета в Тауэр.
— Что остальные?
— Граф Саутгемптон и другие сторонники Эссекса
— Прекрасно! — воскликнула королева.
— Велите ворваться в дом и арестовать графа?
— Рано, — холодно произнесла Елизавета, — пока еще рано. Завтра с утра отправьте глашатаев по городу. Пусть зачитывают мой указ — Эссекс объявляется изменником королевы.
— Почему сегодня не играли спектакль, — Эссекс нахмурился, — завтра мы выступаем. Сегодня днем актеры должны были давать представление.
— Сказали, что утерян текст пьесы, — объяснил Саутгемптон, — они его уже нашли, но теперь спектакль переносится на завтра.
— Твой ведь друг ее написал? Шекспир? Почему тогда он не смог дать актерам текст?
— Уильяма я не обнаружил дома. Наверное, уехал в Стрэтфорд. Но, думаю, ничего страшного не произойдет, если они сыграют завтра. Мы можем выступить чуть позже, чем планировали.
— Нет, — Эссекс был настроен решительно, — откладывать выступление опасно. Пусть все идет, как запланировано. Я не уверен, что стоит оповещать наших сторонников о том, что мы переносим встречу. Те, кого мы не сможем предупредить, придут к моему дому завтра с утра, и все станет слишком очевидным. За домом постоянно следят.
— Ну что ж, — кивнул Генри, — значит, в десять мы все будем здесь.
— Да. При таком скоплении моих людей они не посмеют меня арестовать. Пойдем в сторону Сити. Будем призывать народ к свержению королевы.
— Ты уверен в победе? — Генри снедали сомнения. Он думал о своей жене и двух дочерях, понимая, что в случае провала ему грозит то же, что и Эссексу: заключение в Тауэр и казнь.
— Я знаю, ты поддерживаешь меня лишь потому, что являешься моим другом, — печально заключил граф, — но у нас нет другого пути. Отношения с Елизаветой разорваны и не могут быть прежними.
— Ты мог бы пасть к ее ногам и молить о прощении, — Генри понимал, что его совет не примут, но совершил последнюю бесполезную попытку убедить графа помириться с королевой.
— Больше я перед ней унижаться не буду. У меня закончились комплименты в ее адрес, — на лице Эссекса появилась жесткая улыбка, — наконец-то я скажу все, что накопилось за эти годы. Всю правду о ее лице, характере, привычках, о том, как на самом деле ненавидят ее все вокруг.
— Ты так бился за ее расположение. Даже дрался на дуэли. Ты хочешь сказать, что делал все это неискренне?
— Сейчас это уже не важно, Генри. Не мучай меня своими расспросами. Путь назад отрезан. Если мы не выступим завтра, то все равно будем сидеть в Тауэре. Если выступим, то либо победим, либо будем сидеть в тюрьме
На следующий день несколько сотен человек собралось у дома Эссекса. Он вышел во двор и повел за собой своих сторонников. Они шли по улицам Лондона, вынув шпаги и выкрикивая призывы присоединиться к ним.
Лондон был пуст. Непривычно тихие улицы встречали мятежников запертыми лавками, закрытыми дверями домов и темными окнами. Казалось, исчезли даже бездомные и попрошайки, вечно сидевшие на грязных тротуарах; торговцы, никогда не терявшие возможность получить свою прибыль; не сведущие в политике путешественники; собаки, постоянно снующие под ногами.
Они шли, размахивая шпагами, их шаги тревожным эхом разносились по городу, убеждая даже тех, кто сомневался, оставаться дома. Саутгемптон с ужасом стал замечать, что постепенно их ряды начали редеть: увидев, что происходит, некоторые потихоньку отходили в сторону, чтобы как можно более незаметно вернуться домой. Его худшие опасения оправдывались на глазах: конечно, Елизавета была готова к бунту, она все знала о готовящемся заговоре и сумела их опередить. То, что она до последнего момента не предпринимала никаких действий, не должно было их расслаблять. Эссекса не насторожило даже отсутствие ответа от Якова. Он выступил один на свой страх и риск.
— Нужно возвращаться, — еле слышно проговорил Генри, подходя к Эссексу, — наш план провалился.
— Я вижу, — глаза графа горели нездоровым огнем, — эти трусы сидят по домам и не думают выходить нам на помощь.
Обратно вернулась небольшая группа людей, человек десять, не больше. Саутгемптону было обидно смотреть, как быстро все отреклись от графа. Впрочем, этого следовало ожидать.
Дома Эссекс тут же начал жечь все свои бумаги, надеясь вовремя уничтожить улики, которые могли бы доказать факт его измены. Генри спокойно сидел в кресле, ожидая своей участи: отсутствие бумаг теперь их спасти не могло. За окнами послышался шум. Генри встал посмотреть, что происходит: двор заполнялся королевскими войсками.
— Это конец, Роберт, — произнес он.
Эссекс его не слышал. Казалось, он уже не слышал ничего вокруг. Плохо подготовленный заговор провалился с треском. Саутгемптон жалел лишь об одном: он так и не успел проститься с Элизабет.
В Тауэре они провели десять дней. Эссекс сразу признался в измене королеве, даже не пытаясь скрывать свои намерения. Те десять дней понадобились Елизавете, чтобы решиться на казнь.
— Вот что я имею к концу своего правления, — говорила она себе, зажав в руке последнее письмо Дадли, — ты никогда не был способен на такое предательство. Хотя, кто знает, — Елизавета вздохнула, — мужчина может любить женщину, но он всегда будет отстаивать свои интересы. Если они совпадают с интересами женщины, хорошо. Если нет, то он пойдет против нее. Только женщина способна ради любви к мужчине идти на большие жертвы. Наверное, Господь потому и посадил меня на трон править Англией, что знал: я такие жертвы приносить не буду. Я всегда была предана только своей стране и своему народу. Вот почему они и платят мне взаимностью.