Шелест
Шрифт:
На самой нижней полке обнаружился ряд потрёпанных книжиц в одинаковом переплёте. Названия на корешках отсутствует, только нумерация. Я взял последнюю в ряду, и открыв сразу понял, что именно держу в руках. Это был дневник. Прямо поветрие какое-то, их вели все, девушки, парни, зрелые дамы и мужи. Некоторые на склоне лет садились за мемуары, чтобы осчастливить потомков своими глубокими измышлениями, и поделиться, вне всякого сомнения, уникальным жизненным опытом.
Я взял крайний в ряду дневник и открыл последнюю страницу. Чистая, значит не закончен. Вернулся в начало и пролистал страницы исписанные убористым
Ничего подлого в ней не было, просто рукопашный бой без оружия, хотя и не в моём понимании. Ну вот такое название, пошедшее от подлого сословия, которым иметь оружие запрещалось, а потому драться они могли только без него. Однако, Сила внесла свои коррективы, и так как никакой щит не мог уберечь от удара невооружённой ногой и рукой, то эту борьбу стали изучать и дворяне.
Записи обрывались датой годичной давности. Пометка о том, что на завтра он приглашён в поместье к некоему Седову Илье Макаровичу, с которым познакомился совершенно случайно, за игрой в карты в доме у Елесеева.
Хм. Может быть это новой ниточкой? Без понятия. Для начала не мешало бы разузнать кто он такой, где его усадьба, и отсюда плясать. Но очень похоже. Покойный скрупулёзно на протяжении многих лет вёл дневники, которые хранил и систематизировал. И вдруг, ему это стало не интересно. Значит у него поменялись приоритеты. Как вариант, с момента посещения поместья и получения узора, всё его существо стало направлено на службу своему господину.
Дневник я сунул во внутренний нагрудный карман. Кстати, опять моё изобретение. Аборигены обходятся боковыми наружными, европейские кафтаны ещё и большие обшлаги* имеют, где можно носить хоть те же бумаги. Но мне этого оказалось недостаточно. Без понятия, подхватил ли кто у меня эту идею или я один такой. Но мне удобно, а потому я леплю их на всех своих кафтанах и камзолах. Дело-то не хитрое, пришить клочок подкладки.
*Обшлаг — отворот на рукаве мужской одежды.
После этого я заглянул в выдвижные ящики стола. Но там ничего интересного не нашёл. Разве только шкатулку, в которой в общей сложности обнаружилось триста пятьдесят три рубля в золоте и серебре. Деньги я без каких-либо угрызений совести ссыпал себе в карман. И как-то наплевать на неподобающее поведение, и что это не трофеи на поле боя, а самый настоящий грабёж с отягчающими.
Ещё и пожалел о том, что там не оказалось амулета портала. Возможно господин выдаёт его своему подручному только когда тот отправляется на дело. Лично я так и поступал бы. Уж больно дорогое удовольствие.
Наружу выбрался через окно спальни в сад, не забыв для начала сместиться к калитке во двор, и закрыть её, Мне только с четвероногим сторожем не хватало схлестнуться. Но тот отчего-то вёл себя подозрительно тихо. Впрочем, разбираться по этому поводу я не стал, побежав к забору сада, за которым должен был находиться переулок. Всё меньше шансов нарваться
— Одарённый согласившийся на узор «Повиновения»… — с сомнением произнесла Рябова, которую я вновь разбудил ни свет ни заря.
— И тем не менее, — утвердительно кивнув, заверил я.
— Но даже если и так, он что же преставился, едва вы спросили его о сестре.
— Скажем так, я не стеснялся в методах, — уклончиво ответил я.
— Это недостойно дворянина, — заметила она, правда как-то без огонька, всё же бывалая дама.
— Возможно. Но ради сестры, я ещё и не на такое пойду.
— Ладно, опустим.
— Согласен, подробности ни к чему. А что до узора, то обращающий людей в оборотней, не остановится и перед клеймением. Кстати, он не узнает о том, что носивший его клеймо мёртв?
— Нет. Вот тот кто носил его украшение об этом непременно узнает.
— Как?
— Лишится чувств, а после поймёт, что больше не зависит от хозяина. С кончиной нанёсшего узор «Повиновения» развеивается. Подобное же свойство и узора «Верности», но он подразумевает под собой служение роду, а потому для этого придётся вывести весь род. А это достаточно сложная задача.
— Кстати, а как так получилось, что зелье блокировало дар, но узор всё равно сработал?
— Я уже говорила вам, Пётр Анисимович, что зелье блокирует вместилище, на которое и завязан дар, узоры же к вместилищу не имеют никакого отношения. Разве только его объём влияет на их количество.
— Понятно. Ну что же, пока весть о гибели Егорова не распространилась, необходимо узнать кто такой этот господин Седов. В дневнике только имя, и ничего больше. На этом записи обрываются.
— Быть может он и не имеет никакого отношения к нашему делу, — с сомнением пожала плечами Рябова.
— Я такую возможность не исключаю. Но пока это всё, что у нас есть.
— Согласна. Тогда давайте сделаем так. Вы ложись отдыхать, а я попытаюсь выяснить всё возможное об этом господине.
— И как вы это сделаете? Надеюсь не отправитесь прямиком в дворянское собрание? Тогда уж лучше выйти на лобное место и сообщить о наших планах во всеуслышание.
— Нет конечно же. Навещу начальника местной гимназии. Он по долгу службы обязан знать всё дворянство в округе Курска.
— А если у Седова нет семьи?
— В любом случае, с чего-то ведь начать нужно. И, да, дайте мне ваш амулет, я попрошу моих коллег слить в него понемногу Силу, и заполню до краёв.
— Буду признателен, — снимая с шеи ладанку, ответил я.
О трофейном щите я говорить и не подумал. Рано ещё. Того, что он может оказаться разряженным я даже не допускал. Это было бы невероятной глупостью со стороны Егорова. Ему ведь не нужно ни к кому обращаться, достаточно постепенно сливать часть запаса из своего вместилища.
— Кстати, Эльвира Анатольевна, я что хотел спросить. Когда я влил спящему в рот Егорову пару капель зелья, он через несколько секунд вскочил как ошпаренный.
— Ничего удивительного. Одарённые настолько привыкли к постоянной связи с даром, что даже не обращают на это внимание. Но стоит ей пропасть, как на них сразу наваливается опустошённость. Мерзкое чувство. Нас поили этим зельем в кадетском корпусе, чтобы дать понять, каково это, ощущать дар, но не иметь возможности к нему прикоснуться.