Шелесты имён

Семенихин Валерий

Покров

Весёлый бог желает проявиться Здесь и сейчас, смеяться свысока И сострадать несчастным, облака Ловить, лепить из них то птицу, То башенку, то человечка, то Галактику тоскующих миров, Игрой Своею хочет насладиться, Как будто умереть – и раз, и сто, И миллионы раз, святой Покров Бросая на творение слепящий, Где всяк живёт, как будто настоящий. А это бог весёлый видит сны, Бессмертный, примеряет смерти. Возрадуемся, дети, вы вольны, Когда Его послушны Воле, дети. Когда с тобой играет Он в вой ну, К вой не готовься: неисповедимы Пути и сроки. Пустота ранима, А Океан не знает про волну.

Шелесты имён

Не сам ли ты себе сказал: «Иди,

играй в своё искусство», — Любовью ослепил глаза И выдвинул наружу чувства? И запорхал, как мотылёк, Взлелеянный полубогами, Не помня собственный Исток, Повелевающий мирами. Святое знание дано Уму и сердцу соразмерно. Увидев небеса и дно, Глаза искали что нетленно. И, если ты себя искал И не нашёл в попытках честных, Один останется причал — Святое То. А «я» исчезло. И виртуальный силуэт, Похоже, держит только имя. Внутри, как и снаружи, Свет. Творенья не было в помине. Воистину, здесь спящий Бог, Во сне Себя забывший даже, Не помнящий, что Он – Исток, Повелевающий миражем. Проснись средь солнечных икон, Живи и не забудь отныне: В пространстве – Свет, в воде – огонь, И шелесты имён – в пустыне.

Джек пшеницы дома

Вот дом,

Который построил Джек…

С. Маршак

Вот дом, Который построил Джек. А это пшеница, Которая в тёмном чулане хранится В доме, который построил Джек. А это земля, на которой родиться Тебе довелось и этой пшенице, Которая в тёмном чулане хранится В доме, который построил Джек. А вот Планета С тысячами таких земель, Где сеют и собирают пшеницу, Которая после в чулане хранится В доме, который не строил Джек. А вот Галактика С миллионом таких планет, На которых тысячи земель, Где живительный Свет Созревать помогает пшенице, Которая где-то в чулане хранится В доме, который построил Джек. А вот Существо С миллиардом галактик внутри Себя И Высшее Существо, Собравшее этих Существ в ожерелье Своём. А вот Солнце, В чьих лучах появляются Тысячи Высших Существ. Это Солнце Сознания. В Свете Его бесчисленные вселенные — Тонкая пыль, Точно такая же, что странно струится В тёмном чулане, где держат пшеницу В доме, который построил Джек. В этом Свете Случается всё, что случится. И как бы реально всё то, что длится. Но дом неотличен от спелой пшеницы. И от этих двоих неотличен Джек.

Зеркало

Сердце моё, раньше ты боль отражало, Роскошь страстей из красок заведомо двух, Так нынче молчанье недвижного камня Над буйною прытью ума – твоя гладь. Теперь в нём закаты, звёзды, светлая пыль Электрическая от моли мгновенной, И образы внешних предметов бессчётных Торжественней и величавей плывут. Ведь чем яснее, чище зеркало- сердце, Тем призрачней жизнь, тем прозрачнее смерть, Туманнее дали, светлее оковы, И в детские дудки гудят палачи. Реже глядятся в него красные девы, Всё меньше всплывает имён со значеньем, Всё больше связующая беспричинность, Всё чаще Твоя в нём улыбка, Господь.

Падает снег

Падает снег. Я стою у окна. Это лишь снег. Удивительно просто. Удивительна этого льна белизна. Это просто, как жизнь, как преддверие сна, Солнечный луч – от зари до погоста. Между миром и Небом только одна Красота. Удивительно просто. Падает снег. Я стою у окна.

Снимок

Я вижу небо голубое. Узорная разлита тишь. Где нам не быть уже с тобою, На снимке у реки стоишь. Запечатлённое мгновенье Убогой радости моей — Во сне подслушанное пенье Нездешних белых голубей. Нет ничего, что можно было Остановить, сберечь, вобрать. Течения святая Сила Не оборачивает вспять. Непостижимы люди, вещи, Непостижимы небеса, Ушедшее, что стало вещим, И будущие голоса. Ничто – вот имя мирозданью. Кто и кому здесь говорит? Расскажет полное молчанье. Недвижность камня – объяснит.

Бродяга-царь

В. Набокову

Звезда живая, как свеча, Стояла над земным трактиром. Вдруг вспомнил, как лохмотья мира Меня учил не замечать Поэт. Классическая лира Его звучала в унисон Душе моей. Прошло, как сон, Полвека – пуст сей небосклон: По пальцам можно перечесть, Кто честь изволил предпочесть, Ходил среди двуногих прямо, И нищету берёг, как меч, И русскую лелеял речь, А не арго продажной дамы. Из списков родины изъят Был временно тот эмигрант. Он умер и теперь далече. Не помню даже, был ли рад Мурашкам по спине от встречи Фантомной. Только днём одним В проулке я столкнулся с ним. Он мало изменился. Плечи, Пожалуй, чуть сутулей… Миг Растянут был и словно вечен. Он растревожил Муз моих. Восстановил поток и связь, Нездешним символом светясь, Мой карандаш (читай: перо). Ничто, полночное зеро В прожилки света, ритм и звук Перетекло с прозрачных рук, Зачем и для чего – неясно. И так красива, так напрасна Была та музыка… Поклон Царю, бродяге: это он Меня учил лохмотья века, Как в полусне, не замечать, И радость на лету ронять, И в человеке Человека Под мишурою узнавать.

Мостик

Я перекинул через реку мостик Стихов – и вот уже брожу Вдали от городов, случайно Рождённых, гибнущих, сокрытых В пустотах атомных, в прожилках сна. И птицы дивные поют — Поют без дела и совсем без цели, И всходит Солнце, просто всходит Солнце — Без «почему» и «как», и всё волшебно, Непостижимо в каждом встречном миге, Непостижимо с каждым новым вдохом, Пронизано Блаженством необъятным То, Нечто, что за гранью слов.

Поезд имён

У Борхеса есть строчка, о которой Не вспомню никогда. Есть у Верлена Строка, которую не вспомнит Борхес, — Преемственность беспамятного плена — В знак памяти о том, что поезд Имён и слов в пути, – опорой Не стать мельканью букв и лиц. Слова провейте через крылья птиц, Через времён жестоких решето, И что останется, и будет то — Поэзия.

Зима

Мир солнца, море и песок. Кусок скалы, и дальше – небо. Мой сон по-прежнему высок: Ни революции, ни крепа, Ни вечно длящейся войны, И пляски смерти не видны. Беспечно бродит скорпион, Достойный жизни, по ладони. Львы с овцами – в одном загоне. И, в бархатном увязнув лоне, Шмель дегустирует пион… Кто ж суетится, лжёт за двух, Как рёк поэт? Продажный дух В животных выветрился вдруг… Красиво, правда. Иногда Я думаю, что это правда. Да, Воображение, друг мой… Пляж смыт волшебною волной. Всё это выдумано мной. Я в зимнем городе живу, Где души просто дежавю. И чайка не качнёт камыш. И, если море вдруг приснится, Я улыбаюсь: это лишь Тень майи на моих ресницах.

В мире цветочных брызг

В мире цветочных брызг, Тайных радуг и мотыльков, Забывания и реприз, Возвращения прежних оков, Где не знаешь ты ничего, Открываешь себя, ничто, На коленях или ничком, Непонятное «кто» или «что». Среди этих цветочных брызг, Тайных радуг и мотыльков, Где всё Бог – и море, и бриз, Потолок и вне потолков, — Кроме Милости, что здесь пить? Что увидеть, кроме Него? Чем душе человечьей жить, Если Он – в дыханье её?