Шелихов. Русская Америка
Шрифт:
Такого он ещё не знал и невольно вжал голову в плечи. Вал упал, не дойдя до борта, рассыпался пенными брызгами. И сей же миг следом за ним полез горой к небу второй вал — ещё грознее, ещё круче. Горб набухал, вздымался медленно и неотвратимо, наливаясь пугающей чернотой. Вал прорезали ослепительно белые жгуты пены, как грозовую тучу сполохи молний. Можно было подумать со страху — конец утлому судёнышку. Но галиот скользнул наискось и, развалив вал на две пелены, выскочил на гребень.
Александр Андреевич, не выпуская из рук спасительного леера, оглянулся и увидел капитана. Тот стоял у мачты, выглядывая в море, видимое, наверное, только ему. Александр Андреевич с опаской отпустил леер и перебежал к капитану.
Капитан Бочаров оборотил к Баранову мокрое лицо.
— Гудит? — собравшись с духом, крикнул ему в ухо Александр Андреевич. — Черно море-то, черно!
Бочаров взглянул странно: что-де, мол, земляной человек, или и впрямь боишься? Но о страхе не сказал. Крикнул только:
— Гроты и кливера поставлены. Больно тяжёл галиот. Грузу взяли лишку.
Слова капитана рвал и путал ветер, но всё же голос выдал волнение. Баранов понял: дело нешутейное. И разом собрался, скрепился душой, как всегда, предчувствуя опасность.
Великое дело вот так вот — в минуту опасную — душу скрепить, не дать страху побороть себя. Страшно всем, но тот лишь сверху станет, кто страх за горло возьмёт. Истина эта старая, ан не каждый её помнит в минуту испытаний.
Очередной вал, вспенившись у борта, захлестнул капитанскую рубку. Баранова ударило так, что он не устоял на ногах. Его швырнуло к переборке. Он поднялся на колени, но его сшибло в другой раз, потащило по палубе. Бочаров едва успел придержать управителя за мокрую полу тулупчика. Александр Андреевич, из последних сил подтянувшись за леер, встал рядом с капитаном. Грудь была полна воды, мокрый тулупчик наваливался на плечи тяжким грузом. С трудом выхаркав обжигающую горло соль, Баранов вновь оборотился лицом к капитану.
Тот по-прежнему стоял столбом, руки стыли на леере.
— Ты бы в каюту шёл, Александр Андреевич, — крикнул, не поворачиваясь Бочаров, — чего здесь-то.
Но Баранов только упрямо мотнул головой: ничего-де, ничего. А ветер отбрасывал от леера, жёг лицо. Новый вал наползал на галиот.
Раздувая шею, Бочаров прорычал в темноту:
— Марселя ставить!
Марселя были последней надеждой капитана. Парусности не хватало, и Бочаров рассчитывал, что марселя вытянут тяжёлый корабль на волну.
Валы стремительно сшибались, били и били в борта галиота.
Трудно было поверить, что ватажники пойдут на мачты в такую качку. Судно укладывало с борта на борт. Но Бочаров вновь прорычал:
— Все наверх, сучьи дети!
И Баранов увидел, как на ванты тенью бросился один, за ним другой, третий...
Отправив галиот «Три Святителя» в дальний поход, Григорий Иванович Шелихов вздохнул с облегчением. Сдержал слово перед поселенцами новых земель — прислать ещё в этом году судно. Но тут же заторопился. Спокойно дня не просидел. Знал: многое ещё необходимо на Кадьяке, да и с провиантом на новых землях трудно. Нужда великая была' снарядить хотя бы ещё один галиот и отправлять, не мешкая. Хлеб, хлеб ждали поселенцы.
Не в силах усидеть за столом, Шелихов поднялся, шагнул к окну и сильным кулаком ударил в раму. Половины рамы распались, и в застоявшийся, спёртый воздух пакгауза ворвалась живая струя. Приказчик подхватил сорвавшиеся со стола бумажки. Но Шелихов даже не обернулся. Стоял, смотрел, как завиваются на волнах белые барашки. Ветер трепал, путал ему волосы.
— Ну, — наконец обернулся Шелихов к приказчику, — что скажешь?
Тот пожал плечами.
— Нет, — сказал Шелихов, — надо найти. — И опять, повернувшись к окну, поймал за ручку хлопавшую на ветру раму, притянул с силой.
Приказчик молча смотрел на широкую спину хозяина.
— Найти, — закрыв окно, повторил Шелихов, — непременно найти.
В тот же день он поговорил с одним купцом, с другим и выведал: хлеб в Охотске есть в лабазах капитана порта Коха. Свой ли, государственный — не знали. Провиантских складов портовых никто не проверял, а Готлиб Иванович говорил: хлеб его — и требовал бешеных денег. Шелихов и так и эдак к нему подъезжал, но Кох не уступал и полушки.
— Ты купец, Григорий Иванович, — посмеивался, — купец... Знаешь, цену назначают по спросу. — И плечиком при этих словах поиграл, словно свербило у него в спине. — Хе-хе...
Сломал Кох лицо сладкой истомой, потянулся, выворачивая суставчики: «И-ах!»
Знал: Шелихову деваться некуда.
Плюнуть только и оставалось, но а хлебушек... Приходилось соглашаться.
— Дело-то державное, Готлиб Иванович, — всё же сказал Шелихов, — державное. Уступил бы.
Кох взглянул сумно.
— Понятно, — возразил, — а мы о державе денно и нощно печёмся. Живота не жалеем. Я вот, к примеру, с зари до зари в присутственном месте. Куска некогда перехватить. Да и ночью, караулы проверяешь, солдатушек учишь. Не до сна-а-а, — он растянул слово, как ежели бы зевота рот ему раздирала. Руками развёл: — Какой уж сон? — Откинулся на спинку стульчика. Глаза глядели с усмешкой.
Шелихов каблуком в пол пристукнул. Подумал: «Неужто удавки на тебя нет?» А вслух сказал, глуша голос:
— Какая окончательная цена будет?
— Названа, названа цена, голубок.
Во всём стал препоной капитан порта. Медеплавильни компанейские закрыты, у причалов теснил, не позволяя и малых лабазов построить, на новую верфь то и дело нос совал: и там-де не то, и здесь не это. Шелихов на что зла не помнил за людьми, отходчив был по характеру, а и то, как увидит капитанскую шляпу с пером — в груди всё займётся.
— Названа, названа цена, — в другой раз пропел Кох. И обозначил цифру вовсе бесстыдную.
Денег таких у Шелихова не было.
Ничего не добившись, Григорий Иванович вышел от капитана порта. Пожалел, сильно пожалел, что главный компаньон его — Иван Ларионович Голиков — в Иркутск уехал. Вдвоём они, дал бы Бог, что ни есть, а придумали.
Одному приходилось круто. «Собака, — подумал о Кохе. — Вот уж впрямь собака». Надо было выворачиваться. И ещё подумал: «И что это меня то с одной стороны, то с другой колотит? Когда же полегче станет?» И только вспомнив говорённое как-то отцом: «Сам себе в радость лишь дурак живёт», чуть приободрился.