Шелкопряд
Шрифт:
У нее папаша (цинично напомнил себе Страйк) – адвокат Королевского суда. Такую попробуй уволить.
– Как по-твоему, мы сумеем снять копию?
– Попробуем, – сказала она, опрокидывая в себя последние капли.
В лифте они оказались вдвоем; на нужном этаже тоже было безлюдно и к тому же темно. Открыв своей картой дверь редакции, Нина уверенно повела Страйка мимо выключенных компьютерных мониторов и пустых столов к большому угловому отсеку. Свет проникал только из окон, за которыми сверкали незатухающие огни Лондона, и кое-где – от оранжевой точки, выдающей оставленный в режиме ожидания компьютер.
Кабинет Уолдегрейва оказался незапертым, но сейф, спрятанный за выдвижным книжным шкафом, открывался с кодонаборной
– Ну вот! – удовлетворенно воскликнула Нина.
– Не шуми, – сказал ей Страйк.
Он стоял на стреме, пока она делала для него копию на ксероксе, установленном за дверью. Как ни странно, шелест страниц и непрерывное жужжание действовали успокаивающе. Никто не появился, никто не засек; через пятнадцать минут Нина вернула рукопись на место и заперла сейф.
– Держи.
Она протянула Страйку ксерокопию, предварительно стянутую прочными конторскими резинками. При этом Нина, слегка пошатнувшись, на миг прижалась к нему всем телом. Он должен был бы сделать ответный жест, но слишком умотался; его совершенно не привлекала возможность поехать с ней по затверженному адресу в Сент-Джонс-Вуд или привести ее к себе в мансарду на Денмарк-стрит. Страйк подумал, что в знак благодарности лучше всего было бы посидеть где-нибудь за бокалом вина завтра вечером. Но потом он вспомнил, что завтра вечером должен идти на день рождения к своей сестре. Люси, между прочим, дала понять, что он может прийти не один.
– Хочешь завтра пойти со мной на скучный ужин? – спросил он.
Явно окрыленная, Нина засмеялась:
– Почему скучный?
– По всему. Только ты сможешь его оживить. Ну как, согласна?
– Что ж… пожалуй, – не в силах скрыть свою радость, выговорила Нина.
Приглашение оказалось очень кстати; Страйк понял, что физического отклика больше не требуется. Они вышли из неосвещенной редакции вполне довольные друг другом. Под пальто Страйк придерживал копию рукописи «Бомбикса Мори». Записав адрес и телефон Нины, он благополучно посадил ее в такси и тем самым вернул себе легкость и свободу.
14
И там он готов просидеть целый день, читая подлые, поганые (провались они, не могу их терпеть), мерзкие стихи.
На другой день был марш протеста против войны, на которой Страйк потерял ногу: многотысячная демонстрация с плакатами змеилась через сердце зябкого Лондона; в первых рядах шли семьи военнослужащих. Армейские друзья сообщили, что в числе демонстрантов будут родители Гэри Топли, погибшего при взрыве, который стоил Страйку ноги, но ему не пришло в голову к ним присоединиться. Его чувства не так-то просто было отобразить черным шрифтом на белом квадратном плакате. Любое дело выполняй на совесть – таков был его девиз и тогда, и теперь, а присоединиться к маршу означало бы выразить раскаяние, которого он не чувствовал. Поэтому Страйк пристегнул протез, надел выходной итальянский костюм и отправился на Бонд-стрит.
9
Перевод П. Соколовой.
Вероломный муж, за которым пришлось вести слежку, настаивал, что его отлученная жена (обворожительная брюнетка, нанявшая Страйка), будучи в нетрезвом виде, по собственной небрежности лишилась ряда исключительно ценных ювелирных украшений, когда чета останавливалась в отеле. Страйк вызнал, что у мужа этим утром назначена встреча на Бонд-стрит, и заподозрил, что часть якобы утерянных драгоценностей неожиданно выплывет на свет.
Когда
По дороге домой Страйк купил навынос кебаб. Убрав ожерелье в небольшой офисный сейф, обычно служивший для хранения компрометирующих фотографий, он поднялся к себе в мансарду, заварил кружку крепкого чая, снял костюм и включил телевизор, чтобы краем глаза посматривать, как будет развиваться матч «Арсенал» – «Хотспур». Вслед за тем он растянулся на кровати и начал читать рукопись, похищенную вчера вечером.
Как и сказала ему Элизабет Тассел, «Бомбикс Мори» представлял собой извращенную вариацию на тему «Пути паломника». Действие происходило в вымышленной ничейной стране, откуда заглавный герой (даровитый молодой писатель) отправился в своего рода символическое путешествие к некоему дальнему городу; путь его лежал через остров, населенный рожденными в инцесте дебилами, неспособными распознать его талант. Выморочные язык и образность были уже знакомы Страйку по «Братьям Бальзак», но интерес к содержанию заставил его читать дальше.
Продираясь сквозь насыщенные, порой непристойные фразы, раньше других типажей он распознал Леонору Куайн. Блистательный юный Бомбикс, который вершил свой путь через местность, где его подстерегали разные опасности и чудовища, встретил Суккубу, лапидарно описанную как «отставная шлюха»; она захватила его в плен, связала, а потом ухитрилась изнасиловать. Леонора предстала точь-в-точь как в жизни: тщедушная, безвкусно одетая, в больших очках, без эмоций. После нескольких суток беспрестанного насилия Бомбикс вымолил у Суккубы свободу. От предстоящего расставания Суккуба так убивалась, что Бомбикс согласился взять ее с собой: это был первый из множества странных, бредовых эпизодов-перевертышей, где зло и ужас без какого-либо повода или обоснования перетекали в доброе, разумное начало.
Через несколько страниц на Бомбикса и Суккубу напало чудовище по прозванию Пиявка, в котором Страйк без труда узнал Элизабет Тассел: устрашающего вида, с квадратным подбородком и хриплым голосом. И вновь Бомбикс подвергся насилию, а потом сжалился и разрешил этому чудовищу пойти с ним. У Пиявки была отвратительная привычка сосать грудь Бомбикса, пока тот спал. Бомбикс начал худеть и терять силы.
Половая принадлежность Бомбикса оказалась странно изменчивой. Мало того что он кормил грудью, вскоре у него обнаружились признаки беременности, и все это время он ублажал женщин-нимфоманок, то и дело встречавшихся на его пути.
Сражаясь с этим цветистым непотребством, Страйк мог лишь гадать, сколько портретов реальных лиц он пропустил по незнанию. Кровавые сцены с участием Бомбикса и встреченных им персонажей сбивали с толку; порочность и жестокость доходили до того, что ни одно отверстие не оставалось нетронутым: это была садомазохистская фантасмагория. Однако через все события красной нитью проходила основная тема: чистота и невинность Бомбикса. Вероятно, констатация его гения, хоть и ничем не подкрепленная, должна была заставить читателя простить герою все преступления, которые тот безоглядно совершал в сговоре с малопонятными монстрами. Перекладывая листы, Страйк вспоминал слова Джерри Уолдегрейва о том, что Куайн – ненормальный; теперь такой взгляд казался ему резонным…