Шелковистый кошмар
Шрифт:
– Здесь воняет! – заорал он во весь голос. – Донован воняет! Ты воняешь! Весь этот проклятый мир воняет. Ты слышишь меня? Воняет!
Он внезапно нагнулся за почти полной бутылкой бурбона, но я выхватил ее.
– Я заплатил за нее, – шепнул я. – Если хочешь скрепить дружбу, приятель, иди купи себе сам!
Несколько секунд он стоял не двигаясь, его серые глаза налились кровью, тело дрожало. Затем он шумно вздохнул, выразив этим свое отвращение к миру, и тяжело вышел из бара. Я снова забрался на свой табурет и закурил, довольный тем, что мы не катаемся в этот момент по полу, пытаясь выдавить друг другу глаза. Дюка беспокоил его больной желудок, да если бы и я провел тринадцать лет своей жизни в тюрьме, думаю, со
– Вот ваша «Старомодная», леди! – Донован поставил перед ней бокал, и я вздрогнул, задав себе вопрос: кто старомодная?
Блондинка отпила немного, и ее рот перекосился. Затем, слабо вздохнув, она выпила остальное, как будто ее мучила нестерпимая жажда, и поставила бокал на стойку. Заметив мой взгляд, она робко улыбнулась. Я продемонстрировал ей свой левый профиль, который казался мне чуточку лучше правого, и улыбнулся в ответ.
– Позвольте угостить вас, – сказал я и в то же время с надеждой соскользнул с табурета. Она наклонила голову и на секунду задумалась.
– Знаете что, – произнесла она тем же приятным хрипловатым голосом, – давайте подбросим монету. Проигравший платит за двоих.
– Отлично, – сказал я, достал монету из кармана и со стуком положил на прилавок, накрыв ладонью. Она порылась в кошельке, вытащила монету, напоминавшую новенькие полдоллара, и тоже стукнула ею по прилавку.
– У меня орел, – сказал я, – а у вас?
Ее губы слегка дрогнули.
– Посмотрите сами, – предложила она и щелчком пальцев катнула монету по прилавку ко мне.
Я остановил ее пальцем и посмотрел.
– У вас решка, – сказал я ей. – Думаю… – Но тут я внимательнее присмотрелся к сверкающей монете под моим пальцем. На ней сиял профиль короля Эдуарда Седьмого, а где еще он имел право находиться, как не на британской полукроне? Я перевернул ее и увидел, что она отчеканена в 1907 году. Я уставился на блондинку. Ее губы снова дрогнули.
– Может, у вас найдется парная к ней? – легко спросила она.
Я залез в свой карман с мелочью, нашел такую же полукрону, положил ее на прилавок, затем толкнул монету к ней. Она внимательно ее рассмотрела, потом улыбнулась.
– Пожалуй, я не буду больше пить. Я уже устала, мне нужно возвращаться в гостиницу.
– Я как раз собирался сделать то же самое, может быть…
– Я бы оценила вашу компанию, – ответила она просто.
Я пожелал доброй ночи Доновану, когда мы выходили, но он или снова изображал глухонемого,
– В какой-то миг я была почти уверена, что вы передадите мне секретные планы вторжения Москвы или что-то в этом роде. – Она взяла меня под руку и взглянула с притворно-застенчивым выражением блестящих голубых глаз. – Здравствуйте, Бойд!
– Добрый! – огрызнулся я. – Джонни Добрый, если вам угодно, Джонни Бенарес, если хотите, но никогда Дэнни Бойд в этом городе. Даже у стен есть уши!
– Я страшно извиняюсь, – произнесла она с искренним раскаянием. – Я просто не подумала, и это очень глупо с моей стороны. Такого больше не случится.
– Ладно, забудем об этом, – сказал я ей.
– О! – Она внезапно остановилась с испуганным видом. – Я кое-что забыла. Меня зовут Лаура.
– Какое красивое имя, – сказал я. – Но с вашей внешностью и фигурой вы могли бы носить даже такое имя, как Элси Жвачка! Вам это ничуть не повредило бы!
– Спасибо!
– Вы не можете представить, каким удовольствием было для меня впервые за десять дней, что я нахожусь в этом городишке, увидеть, как такая женщина входит к Доновану, – произнес я с восторгом. – Снова видеть пару прекрасных ног! Эти милые ямочки на коленях! Эта…
– А где ж вы были в это время? – спросила Лаура едким голосом. – Лежали в баре на полу?
– Какая удивительная удача, – счастливо вздохнул я, – что вы зашли в бар Донована, когда я был там.
– Удача? Ни черта, – ответила она грубо. – Я мозоли натерла на ногах, пока два часа искала вас по всему городу! Этот бар оставался единственным местом, где я еще не успела побывать.
– Хорошо. – Я задумчиво улыбнулся. – Знаете, просто мне хотелось, чтобы в нашей первой встрече было что-то романтичное.
– Запомните раз и навсегда, – сказала она выразительно, – в наших встречах не будет ничего романтического. Все будет строго по-деловому, и, кроме того, Полночь рассказала мне о вас все.
– Интересно, она оставила в своем рассказе хоть долю правды?
– Из того, что я уже видела, всё чистая правда на сто процентов, – ответила она ледяным тоном.
– И то, что я не принял роль жертвы в ее представлении паука-кровопийцы, – спросил я, – а вместо этого крепко приложился к ее челюсти?
– Заткнись, – внезапно вспылила она. – Полночь – самый прекрасный человек, которого я когда-либо встречала, если хочешь знать! Мне неприятно даже упоминание ее имени в твоей компании!
– Отлично! – выдавил я и осторожно высвободил ее руку из своей. – С этого момента, как вы сказали, все будет по-деловому. Позвоните утром около девяти, и я посмотрю, смогу ли выделить вам время в своем напряженном расписании!
Я широко зашагал в направлении гостиницы и быстро оставил ее позади. Примерно через минуту я услышал какой-то странный звук; остановившись, я прислушался: звук снова повторился где-то позади – это были жалобное хныканье и мольба о помощи. Я вернулся и увидел ее, прислонившуюся к витрине магазина с одной снятой туфлей, осторожно массирующую подъем ноги.
– Давайте больше не будем воевать, – сказала она со слезами, когда я подошел к ней. – Только отвезите меня в больницу или еще куда-нибудь, где я смогу избавиться от этих ног, это просто невыносимо!
И тут в Свинбурне произошло маленькое чудо. На окраинном конце Главной улицы появилось свободное такси. Я погрузил Лауру в него, и мы чинно проехали целых три квартала до гостиницы. Пять минут спустя я столкнулся с классическим примером демократии в действии. Я жил в гостинице уже десять дней и занимал паршивый номер, выходящий на задворки сортировочной станции, в то время как Лаура пребывала в ней самое большее четыре часа и занимала шикарный люкс на верхнем этаже с окнами на Главную улицу.