Шелковый фонарь
Шрифт:
Синдзабуро. Нет, нет! Поверьте, клянусь вам, что я все эти шесть ночей был здесь один!
Юсай. Синдзабуро, мне кажется, что если б здесь сейчас сошлись все трое – Будда, Лао-Цзы и Конфуций, [36] – они подали бы друг другу руки. Все они говорят об одном. Чжоу-цзы раз заметил: «Суть одна, явления различны». Луна одна на небе, а отражения ее – повсюду, где есть вода: будь это море бурное, спокойный пруд… гладь чистая иль лужа мутная… Я знаю, что отражение Совершенного – на чистой глади… Так думал я до сих пор, Синдзабуро… И вдруг начинаю колебаться: так ли мутен тот родник, откуда черпает свою веру настоятель?
36
Имеются
Синдзабуро. Я сам не знаю, дорогой учитель, где истина.
Юсай (горячо). Нет, Синдзабуро! Конфуций прав, что ничего не пишет о духах! [37] Он прав. Нам не нужно говорить о них. Они – не с нами, не для нас. Быть может, они входят в круговорот великих сил. Питаются пятью стихиями. Но Совершенный велик тем, что он утверждал жизнь. Жизнь каждого в отдельности и жизнь всего человечества. Он сам – не святой, как Будда, нет! Человеку святость не нужна! Нужно совершенство. Притом совершенство в жизни, а не в монастыре. Не в молитве, не в заклинаниях… в жизни, в себе самом… И в целом человечестве. Сам совершенен – устроил свой дом. Дом свой устроил – государство стоит! Стоит государство – Вселенная в мире! Вот – золотые слова! Вот что нужно человеку! Нет, ему не надо духов!
37
Слова Юсая основаны на тексте одной из канонических конфуцианских книг «Изречения», авторство которой древняя традиция приписывает самому Конфуцию (Глава II, § 12).
Синдзабуро. Но если… если сами духи напоминают нам о себе?
Юсай. Пусть будет так. Пусть это возможно. Но отчего? Скажи мне, отчего все это происходит… может произойти? Не оттого ли, что, как сказал учитель Чжоу-цзы, все дело в механизме, в пружине скрытой… что в нашем веществе таится? Лишь от себя даем мы миру все… Как мы хотим. А коль ослаблен механизм – мир вторгается в нас… сквозь трещины и щели… Нет, Синдзабуро! Будь стоек. Преодолевай себя, дай лишь разуму властвовать над всем. В нем – защита от всего. И от духов…
Синдзабуро. А что если, дорогой учитель, нет радости в этом разуме, в его владычестве? А ведь нам нужна радость!
Юсай. Радость? Неразумный! А что сказал Конфуций? «Радуйтесь небу!» Ты эти слова знаешь. Радуйся вселенной. Движенью облаков, дождю и солнцу! Вот радость Совершенного.
Синдзабуро. Радость Совершенного. А мы? Мы – неразумные.
Юсай. Опять! Забыл, что сказано: «От неразумия – через мудрость – к совершенству». Иди этим путем! Будь стоек и мудр!
Синдзабуро (в волнении). Учитель дорогой! Отец дал мне жизнь и тело – вы создали мой дух. Простите, что он оказался таким слабым.
Юсай. Мужайся, сын мой! Может быть, сегодня все пройдет. И к тебе вернется здоровье духа.
Синдзабуро. Да будет так! Одна только ночь – утром мы будем радоваться.
Юсай (поднимаясь). Пойду. Пора. Будь стоек. До утра!
Синдзабуро. Прощайте!
Юсай (останавливается). До свиданья, сын мой! До утра. (Пристально смотрит на него.)
Синдзабуро. Отец мой, прощайте!
Юсай. Синдзабуро… (Напряженно вглядывается в своего питомца, тихо отступает к двери.) Прощай! (Уходит.)
Пауза.
Синдзабуро (некоторое время сидит в глубокой печали, потом встает и задвигает за Юсаем перегородки, прохаживается по комнате). Радоваться небу. Да… может быть, я и буду завтра утром радоваться небу… только в другом смысле, чем говорит учитель… Гейша! Не может быть! А вдруг – гейша? Нет… нет… Это – О-Цую-сама. А раз это она – она не может быть не духом… А вдруг это злой дух? О боже… злой дух. (Подходит к столику.) Заклинания… Пора читать. Настоятель приказал, а он друг моего отца… (Усаживается и начинает читать.)
Но боба кябаСара дораСагяраНари гуся-яТада та ята ни я да…(Вздрагивает, испуганно оглядывается.) Она? (Прислушивается.) Как будто ее голос… (Опять принимается читать.) Что? Это ты, О-Цую? (Встает и подходит к перегородкам.) О-Цую-сама, ты? (Пауза.) Это твой голос… (В страхе.) Дух! Злой дух… (Бросается к книге и бормочет заклинания; слушает.) Она. Опять те же слова. «Синдзабуро-сама! Синдзабуро-сама! Открой! Зачем ты закрылся от меня!» (Судорожно читает заклинания.) Что ты говоришь? «Синдзабуро-сама, а где твоя клятва? Даю здесь клятву, что буду всегда любить О-Цую-сама и всегда встречать ее с любовью, когда бы она ни пришла и как бы ни мешали этому другие. Я пришла… и нам мешают. Я не хочу насильно… Открой сам… Я буду ждать, пока ты сам откроешь… Синдзабу-ро»… (Несколько секунд пребывает в неподвижности, потом в ужасе вскакивает.) Нет, нет, О-Цую-сама, я открою… я открою… (В доме слышится стук и голос Томадзо; он замирает на месте.) Там ходят. Томадзо… учитель… боже! (Бросается к столику и бормочет заклинания.)
Картина третья
Декорация первой картины третьего действия. Все дома закрыты. Глубокая ночь. В овальном окне у Синдзабуро горит огонек. Из-за дома входят Юсай и Томадзо.
Томадзо. Нет, учитель, как-то неспокойно на душе. Ох уж эта последняя, седьмая ночь. Все остальные были полегче.
Юсай молчит и угрюмо смотрит на окно Синдзабуро.
Прямо сердце не на месте. Отчего – и сам не знаю. До сих пор все шло как будто хорошо.
Юсай. Ты наблюдал за господином, как я тебе велел?
Томадзо. Глаз не спускал.
Юсай. Ну и что?
Томадзо. Как вам сказать… По-моему, неладно. Кажется, господин все еще не выбросил ее из головы.
Юсай. Из чего ты это заключаешь?
Томадзо. Видите ли, вчера… заглянул я потихоньку в щелку – и обомлел: он вынул эту самую крышечку из-за пазухи да так и впился в нее глазами. А сам что-то шепчет…
Юсай хмуро отворачивается.
Вот потому-то я и боюсь.
Юсай. Томадзо… Я тебе открою… Ты знаешь, я умею распознавать печать судьбы на лицах. И вот…
Томадзо. Что, что?
Юсай. Когда я сейчас выходил от Синдзабуро, он мне сказал: «Прощайте». Я обернулся, взглянул, и вдруг…
Томадзо. Что такое? О господи!
Юсай. Вижу на его лице – печать… печать смерти…
Томадзо. Не может быть!
Юсай. Мои глаза меня не обманывают.
Томадзо. Более мой, боже! Что же делать?
Юсай (после долгого раздумья). Томадзо, ты развесил таблички с заклинаниями [38] так, как велел настоятель?
38
На любые отверстия – двери, окна и т. д., – через которые злой дух мог бы проникнуть в жилище, вешали деревянные таблички или бумажные полоски – талисманы с текстом заклинаний, якобы обладавших магической, «отвращающей беду» силой.