Шелковый шнурок(изд1985)
Шрифт:
Зал загудел, как растревоженный улей.
— Позор! Позор! — вновь раздались крики.
Яблоновский совсем растерялся, в волнении до крови кусая губы.
Король подождал, пока наступит тишина.
— Не знаю, что и думать про эти письма, — в раздумье произнёс он, будто и впрямь колебался, какое решение принять. — Понятно, что Морштын и ему подобные дали себя подкупить. Но я не понимаю, как Сапеги, эти патриоты Речи Посполитой, продали свою верность в такой тревожный момент для отчизны… в такое тяжёлое время.
Братья Сапеги разом вскочили. Старший воскликнул:
— Пане круль, Панове послы! Сапеги — рыцари чести! Мы могли ошибиться, но продаться — никогда! Слово чести!
— Я верю вам, потому что давно знаю вас как истинных рыцарей, —
Сапеги сели. Зал глухо рокотал.
Собеский снова выждал, когда восстановится тишина и улягутся страсти. Потом, глядя на коронного гетмана, повёл речь дальше.
— Также мало я верю в то, что Яблоновский помышлял о короне, изменял своему королю и отчизне… Я давно знаю пана Станислава как опору нашего трона и Речи Посполитой и не могу поверить в лживые слова де Бетюна, что пан Станислав дал согласие на это, а также в то, что ему удалось подкупить некоторых послов сейма. Оскорбляет нас де Бетюн, изображая нашу нацию продажной, без верности и чести. Нет, панове, кто бы что ни говорил, мы не такие!
Гром одобрительных возгласов и рукоплесканий всколыхнул зал. Первым вскочил с места и хлопал громче всех коронный гетман Станислав Яблоновский. На его бледном лице начал появляться слабый румянец. Он понял, что спасён от бесчестья и кары и что спасает его своим великодушием не кто иной, как сам король.
— Слава крулю Яну Собескому! Виват! — взревели горластые братья Сапеги.
— Виват! Виват! Нех жие!
— Виват! Нех жие!
Собеский поднял руку. Продолжил:
— Как известно, турки готовятся к войне. Более того, верные люди сообщили, что султан уже выступил с большим войском в поход на Австрию и находится по дороге на Белград. Вот я и спрашиваю вас: если падёт Вена, то какая держава спасёт Варшаву? Помогая Австрии, мы поможем себе! Защищая Вену, наши жолнеры будут защищать свою отчизну!
Зал ответил сочувственным гомоном. Все понимали справедливость слов короля, и опровергнуть их никто уже не мог.
И только Арсен, стоя со скрещёнными на груди руками и глядя на растревоженный зал, на счастливого, возбужденного победой Яна Собеского, с горечью думал: «Но почему же, пан король, ты не говорил этих слов, когда в Варшаву приезжали послы московского царя, чтобы заключить соглашение о совместной борьбе с турками? Почему противился такому соглашению? Иль не хватило тогда тебе разума, предусмотрительности и смелости, вопреки Ватикану, пойти на союз с Россией?.. Будь тогда такое соглашение — не посмели бы Ибрагим-паша и Кара-Мустафа бросить свои орды под самый Чигирин, не смогли бы дойти до самого Днепра, не лежала бы в руинах половина украинских земель, не сложили б головы тысячи и тысячи русских стрельцов и украинских казаков… Много лет подряд мы одни противостояли нашествию и, хотя с большими утратами и трудностями, выстояли! А как не хватало нам тридцати или двадцати тысяч польских жолнеров, чтобы окончательно разгромить врага. Чтобы на долгие годы, а то и навсегда отбить у султана охоту зариться на чужую землю. И возможно, теперь не нависла бы смертельная опасность над Веной и Варшавой!..»
Думая так, Арсен молча смотрел на вельможное панство, которое перед лицом грозной опасности, казалось, начало забывать свои ссоры и разброд, на короля, которому никак не удавалось призвать сейм к тишине, на сникшую фигуру сенатора Морштына.
Наконец бурное проявление патриотических чувств постепенно улеглось. Шляхтичи вновь уселись на скамьи. Король, разгладив твёрдыми толстыми пальцами пряди чёрных волос и пристально глядя в сторону оппозиции, опять загремел зычным голосом, придав ему трагически-торжественный оттенок:
— Верю, что пан Яблоновский, паны Сапеги и все, кто дал обмануть себя хитрому и коварному сенатору Морштыну, готовы хоть сейчас вдеть ногу в стремя, чтобы выступить на защиту Речи Посполитой, а если понадобится, не пощадят за неё ни своей крови, ни своей жизни! И все мы к этому готовы!
Снова неистовый гром аплодисментов пронёсся от края до края зала. Аплодировали даже заговорщики, кроме Морштына. И прежде всех — братья Сапеги с Яблоновским.
— Холера ясная! — ругнулся вполголоса Спыхальский и указал взглядом на коронного гетмана. — Ты видел, брат, такое лицемерие? Будь я сукин сын, если это искренне! Нет, хитрый лис понял, что тут запахло жареным. Разом отступился от Морштына, спасая свою шкуру.
— Этому способствовал сам король, — ответил Арсен. — Он пошёл на все, только бы расколоть заговорщиков и перетянуть на свою сторону всех, кого можно. Морштын остался один, как перст, и похоже, что не сносить ему головы.
Тем временем отовсюду стали раздаваться крики:
— Расследовать дело с подкупом!
— Раскрыть заговор!
— Покарать заговорщиков!
Собеский поднял обе руки, прося тишины, а когда возгласы улеглись, сказал:
— Нет, панове, я считаю, что сейчас ни к чему расследовать это дело. Оно ясно. Во всем виновен один главный казначей и сенатор Морштын, за что я лишаю его этих высоких званий, ибо он не достоин носить их. И места среди шляхетства ему нет! Так пускай едет к своему любимому королю Людовику во Францию и живёт там, как ему заблагорассудится!
— Правильно! Банитовать! [47] Выгнать его! — поддержали короля послы. — Пусть сразу же убирается отсюда! Он не достоин сидеть рядом с нами!
Морштын встал и, сгорбившись, не поднимая головы, медленно побрёл к выходу. Ни один из его недавних сообщников не посмотрел сочувственно в его сторону, не проронил доброго слова. Когда за ним закрылись двери, Собеский, окинув взглядом притихший зал, произнёс негромко:
— Будем считать, что отныне у нас нет французской партии, как нет и австрийской. Есть польское шляхетство, которое заботится только о благоденствии и безопасности отчизны… — Эти слова были прерваны восторженными возгласами. Переждав минуту, Собеский совсем другим тоном обратился к сейму: — Панове послы, по договору с императором Леопольдом, который мы подпишем в самоё ближайшее время, мы должны выставить сорок тысяч войска. Сейм сейчас решит, где взять деньги, чтобы нанять и снарядить такое количество воинов. Государственная казна пуста. Четверти доходов короля едва хватает для того, чтобы у меня была личная охрана, не говоря уже о содержании кварцяного войска [48] . Остаётся два источника, откуда мы можем черпать средства, — повысить налоги на крестьян или раскошелиться самой шляхте…
47
Банитовать (польск.) — объявить вне закона, изгнать.
48
Кварцяное войско — наёмное войско польских королей XVI —XVIII вв. Название произошло от стоимости содержания его — четверти (кварця (польск) — четверть, четвёртая часть) доходов короля.
Зал снова загудел. Возмущение и раздражение чувствовались в том гуле. Видимо, последние слова короля не понравились депутатам, послышались негодующие выкрики, сначала чуть слышно, а затем все громче и громче:
— Шляхта совсем обеднела!
— Увеличить подушную на холопов!
— Набрать войско на Украине! Нанять казаков!
— Правильно! Послать комиссаров на Украину, пусть наберут казаков! Они пойдут воевать за одни военные трофеи!
Арсен с Мартыном многозначительно переглянулись. Они видели, как сморщилось, будто от зубной боли, одутловатое, подагрическое лицо Собеского. Король, очевидно, надеялся, что шляхта единодушно поддержит его и вывернет карманы, а на поверку вышло, что шляхтичи сразу начали искать, на кого бы свалить все тяготы войны.