Шелковый шнурок(изд1985)
Шрифт:
Они уже кончали трапезу, когда в дверь прошмыгнул Свирид Многогрешный и в почтительной позе замер у порога.
— Прошу прощения у вельможных панов… Мне хотелось бы поговорить с панами о том, что их интересует, — льстиво произнёс он.
— А что нас интересует? — вытаращился на него Порадовский.
— Я был на Выкотке в то время, как этот разбойник Палий…
— На что пан…
— Сотник Свирид Многогрешный.
— На что пан Многогрешный намекает? — грозно спросил Порадовский.
— Прошу вельможного
— Палия?
— Да.
Порадовский подумал, вытер ладонью жирные губы.
— Ну что ж, послушаем…
Многогрешный суетливо приблизился и примостился у стола. Оба комиссара впились в него глазами.
— Панове, я хотел тайно доложить вам, а через вас — гетману Яблоновскому о ненадёжности Палия… Пан король дал ему приговорное письмо на Фастов и окрестные земли, осчастливил его своей милостью. Он же — Палий — замыслил чёрную измену супротив короля…
— Что именно? Говори! — воскликнул Порадовский.
Многогрешный подвинулся поближе. Почувствовав себя увереннее, налил из кувшина пива — осушил кружку. Оглянулся, не подслушивает ли кто, прошептал:
— Он хочет подбить других полковников на то, чтобы все Правобережье снова присоединить к Левобережью, точнее — к Москве…
— Что? — подскочил Порадовский. — У тебя есть доказательства?
— Я сам — доказательство тому, панове! — напыщенно заявил Многогрешный. — Своими ушами слышал, как Палий болтал с казаками, а те, разинув рты, как дурни, слушали его…
Порадовский радостно потёр руки.
— Гм, это важная весть! Значит, Палий — изменник, и его нужно немедля арестовать!
— Без приказа пана Яблоновского? — засомневался Монтковский.
— У меня есть такой приказ! Касающийся не лично Палия, а всех, кто так или иначе выступает против короны! В данном случае есть доказательства измены полковника Палия…
— Об этом я и говорю, — обрадовался Многогрешный. — Палий — опасная личность. Уверен, что гетман Яблоновский отдаст его под суд. А я готов свидетельствовать против него… Тем более, панове, что мне давно хотелось перейти на службу к пану Яблоновскому… При возможности замолвите за меня словечко, как за верного слугу.
— Замолвим, — согласился Порадовский. — Пан Яблоновский щедро платит преданным людям… Но слова — лишь слова, пан Многогрешный. Для того чтобы я поручился за тебя перед самим коронным гетманом, нужны дела!
— Какие?
— Ты поможешь мне арестовать Палия.
— Побойся бога, пан! — воскликнул удивлённый Монтковский. — К Палию благосклонно относится сам король!
— Король пока не знает о его истинных намерениях! — отрубил Порадовский. — Дело решённое, Палия арестуем! Но как?
— Тихо, без шума, — ответил Многогрешный. — Можете целиком положиться на мою ловкость.
4
Документы, заготовленные Ненко, оказались весьма кстати. Без серьёзных препятствий Арсену и Златке под видом янычарского чорбаджия с подчинённым удалось добраться до Болгарии, а затем, переодевшись на перевале Вратник, в межгорья Старой Планины.
Погостив у воеводы Младена в его гайдуцком краю и дождавшись приезда Ненко к отцу, Арсен со Златкой тронулись в путь, на Украину.
В Белой Церкви, где они решили отдохнуть с ночёвкой, неожиданно узнали об аресте Палия. Хотя кони, да и сами они — особенно Златка — нуждались в более длительном отдыхе, Арсен без колебаний сказал:
— Поехали, милая! Здесь недалеко — тридцать вёрст… Как раз к утру будем дома.
Златка не перечила Арсену, понимая, что речь идёт о важном деле. Быстро собравшись, они двинулись на север.
В Фастов прибыли, как и думал Арсен, к завтраку.
Весна приукрасила, убрала зеленью и цветами разоренный войнами и лихолетьем город. Шумели на фастовской горе, возле крепости, молодые яворы, седыми облаками нависли над серебристой Унавой ветвистые вербы.
Вот наконец подъехали они к приземистой хатке, где жили мать с дедом. Ещё с дороги Арсен заметил во дворе осёдланных лошадей. Сердце его тревожно забилось. Кто бы это мог быть?
Когда открыл ворота и помог Златке слезть с коня, услышал топот ног и радостные восклицания:
— Арсен! Златка!
— Родные наши!
— Слава богу! — послышался голос матери. — Живы!
— Слава аллаху! — вторил ей Якуб.
В хате оказалось полно людей: Арсен и Златка переходили из объятий в объятия.
— Яцько? Неужели ты, парень? — не поверил своим глазам Арсен, здороваясь с русоголовым двадцатилетним парубком в бурсацкой одежде. — Ну, как наука — не идёт без дрюка? Иль закончил уже школу?
— Да, закончил и… домой, — смутился Яцько. — То есть к тебе, Арсен, потому как мне, сам знаешь, больше некуда… Собирались мы с Семашко приехать через неделю — хотелось на воле побродить по Киеву, да узнали про арест батьки Семена и примчались…
— Куда же тебе ехать ещё, братик мой дорогой? Конечно, ко мне! — обнял его Арсен. — Теперь нас у матери трое — Стёха, я и ты!
— Холера ясная! А про меня забыл? Я четвёртый, ведь тоже родной неньки не имею! — И Спыхальский чмокнул сначала Златку, а потом Арсена.
Кроме родных — матери, дедушки Оноприя, Стёхи, — Романа и Якуба, навсегда оставшегося в семье Звенигор, Яцько и Спыхальского, здесь были Метелица и Зинка, которые последними, но не менее пылко поздоровались с прибывшими.
Звенигориха пригласила всех к столу.
После завтрака Спыхальский, на удивление молчаливый в течение оживлённой трапезы, взял Арсена и Романа под руки.