Шеллшок
Шрифт:
– Но именно это я вам и предложил всего минуту назад.
– Видите ли, мистер Скотт…
– С чего вдруг такой официоз? Не лучше ли и дальше называть меня просто Скотт, "приятель"… или "парень"?
– …возможно, я поздновато осознал, что моя девочка нуждается в защите, поскольку кое-кто из мстительных маньяков может попытаться отыграться на моей маленькой, невинной, беззащитной…
– Маниакальная месть? Отыграться на беззащитной девочке? Романель, вы что, свалились с кровати и повредили голову? Послушайте, она сейчас взрослая женщина. Ей 26 лет! Не
– Совершенно верно. Для кого-то она, может быть, и взрослая женщина. Но для меня всегда останется маленьким беззащитным ребенком.
– Да будет вам. Если вы и дальше будете продолжать в подобном духе, то я и впрямь подумаю, что вы слетели с катушек.
– Это – мои катушки, и, если я предпочитаю слететь с них, кто может мне это запретить? Ну да ладно. Я вам только хочу втолковать, что моей маленькой Спри не должно быть причинено никакого вреда до тех пор, пока я с ней снова не увижусь. Я яс-сно выражаюсь? – закончил он свирепо.
– Может быть вам все-таки лучше перестать называть вполне взрослую женщину вашей маленькой…
– Это уже мне решать, – отрезал он, но тут же сбавил на два тона и просительно добавил: – Я еще раз повторяю свою просьбу, мистер Скотт.
И в течение нескольких минут он пел мне о том, что не желал бы, чтобы кто-то причинил неприятности его маленькой Спри, от кого бы они ни исходили. Даже от меня. В противном случае то, что он пообещал медперсоналу на стоянке перед госпиталем, окажется лишь цветочками для мистера Шелдона Скотта. Из его просительной речи я уяснил, что его личные друзья могут оставить часть моего бренного тела в Глендейле, часть – в Пасадене, а остальное – в местах, назвать которые у меня не поворачивается язык.
Когда он наконец закончил или, скорее, иссяк, я насмешливо спросил:
– С кем я все это время разговаривал? И это 99-летний инвалид, переворачивавший оладьи на заднице своей молоденькой кухарки всего несколько лет назад?
Романель довольно усмехнулся.
– Вижу, тебя не так-то легко напугать.
– Нелегко, это точно. В последнее время мне даже перестали сниться страшные сны, Романель. Так что зря старался.
– Хорошо. Я думаю, ты справишься. Только сделай это побыстрее.
– Это уже другой разговор, Романель. Только объясни, к чему эти тараканьи бега? Что может случиться такого страшного, если мои розыски затянутся на день-два?
– День-два еще куда ни шло. Но если дольше… – Он вновь глубоко задумался. – Не хотелось бы тебе этого говорить, Скотт, но, возможно, это тебя подстегнет. А может и нет. В общем, доктора прекрасно поработали над моими ранами. Но когда забрались ко мне в брюхо, то обнаружили там так называемую гастрокарциному, о которой я раньше и не подозревал.
– Рак?
– Точно, выражаясь нормальным языком. Эти лекаришки вечно все зашифровывают, чтобы мы, простые смертные, не поняли, о чем они говорят. Они выскребли все что можно, но опасаются, что метастазы пошли дальше. А посему им не терпится пострелять в меня из кобальтовой пушки или предпринять химическую атаку, после которой мне достаточно будет лишь дыхнуть на тараканов, чтобы те скопытились. Короче, я могу сыграть в ящик через неделю, а если повезет, то через месяц. Словом, тебе надо поторопиться, парень.
Я промолчал. Да и что на это можно ответить? Романель добавил:
– Тебе достаточно этой информации, Скотт?
Снова "Скотт" и "парень". Я явно чем-то ему угодил.
– Надеюсь, что да.
– Тогда желаю удачи. Ты уж постарайся.
– Если б ты повторил "чесаться", я бы бросил это дело.
– Вот видишь, мы поняли друг друга. Найди мне дочь.
– Найду.
К 10.00 я уже позвонил в два детективных агентства, одно в Рино, в Неваде, а другое – в Форт Лодердейл, во Флориде. Первое должно было навести справки о человеке по имени Ветч, который женился в Рино на некой Николь. В случае, если такой человек будет найден, его должны были просто спросить, как звали его приемную дочь и где в настоящее время проживает она или его бывшая жена. Я надеялся на то, что мои тамошние коллеги проделают это без труда, не вызывая излишних подозрений. Коллеги же моих коллег в Форт Лодердейле должны были начать с женитьбы Клода Николь Романель и рождения их дочери Мишели Эспри и проследить их жизненный путь вплоть до сегодняшнего момента в надежде узнать полное имя Мишели и ее местопребывание до того, как она переехала в Калифорнию, если только она вообще туда переехала.
Кроме того – и это было первое, что я предпринял – я позвонил в отдел писем и объявлений "Лос-Анджелес Таймс". Благодаря тому, что я позвонил довольно рано, и тому благоприятному фактору, что в газете работал один мой давний знакомый, мое объявление должно было появиться в завтрашнем утреннем выпуске.
Текст объявления лежал сейчас передо мной на столе, и я еще раз пробежал его глазами, проверяя, не нарушил ли я какую-либо из установок мистера Романеля. Объявление, как мне показалось, было составлено безукоризненно:
ПРЕМИЯ ДЛЯ СПРИ
"Если вас зовут Мишель и вам исполнилось 26 лет 23 апреля сего года, то вы можете рассчитывать на большую долларовую премию!
Спеши, счастливица! Тебя ожидает целое состояние!"
Не знаю, как вас, а меня такой текст вполне удовлетворил, особенно его рекламно-игривый тон. При желании все могло сойти за шутку или веселый розыгрыш. Ниже я сделал приписку, что претендентки могут обращаться после пяти часов к Шеллу Скотту, указал номер своего телефона и адрес офиса.
Я специально выдержал свое объявление в стиле "сделайте то-то и то-то или пришлите 50 центов в конверте, и у вас есть шанс выиграть новенький "роллс-ройс" или тостер, что вам больше подходит".
Впрочем, мне было наплевать на стиль. Я был уверен, что попадись оно на глаза настоящей Мишели Спри, она обязательно со мной свяжется.
Я отодвинул телефонный аппарат на угол стола, разложил перед собой свои записи и все, что прислал мне Уортингтон, и прицельно поглядел в потолок, откинувшись в своем крутящемся кресле.