Шрифт:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
Блеклыми акварельными мазками единственно серых тонов тронуло осеннее утро безразличные ко всему стекла окна. Прошла середина ноября, но на дворе сплошная хмарь и промозглость. Ни мороза, ни снега. Одна тяжелая, как свинец, серость.
«Ты хоть и Дремов, да дремать некогда, — мысленно подстегнул себя Алексей Иванович, заместитель начальника отдела полиции
Дремову около сорока. Он крепок телом, смугл лицом, черноглаз, остр на язык. В движениях несуетлив, в речах и поступках часто резок. Возможно, сказались двадцать лет службы в органах внутренних дел. Начинал с постового сержанта милиции, гоняемого в «хвост и гриву» всеми, кому не лень, теперь вот целый подполковник. Его несдержанность в словах, особенно с руководством, отстаивание собственного мнения не раз выходили боком. В милиции, как позже и в полиции (одна из немногих удавшихся реформ Президента РФ Медведева), независимость суждений не поощряется. Всегда тот прав, у кого больше прав. Тут главный принцип: я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак… Но так как в системе над всеми есть начальники, в том числе и над министром, то получается, что вся система правоохранительных органов сплошь состоит из дураков и дебилов.
Дремов в дураках быть не хотел, часто задавал неудобные вопросы, потому по шерсти глажен не был. Не раз его язык и острое словцо, не к месту сказанное, мешали служебному росту. И это — несмотря на его оперскую сметку и рукастость. Дважды был «прокинут» с руководящей должностью. Но, в конце концов, справедливость восторжествовала, и он из начальника отделения уголовного розыска стал заместителем начальника отдела. Это почти наивысшая точка служебного роста на «земле». Выше — только начальник отдела.
Дремов женат и имеет сына-школьника. Сейчас его дражайшая половина Ирина погромыхивает кастрюльками на кухне, а сын посапывает в соседней комнате. Добирает самые сладкие минуты сна перед тем, как направиться за знаниями в ближайшую среднюю школу. В ней некогда учился и сам Алексей Иванович, но щемящей тоски по той поре что-то не испытывает.
«Хорош дурака валять, пора вставать», — еще раз напомнил себе Дремов и, разминая косточки, до хруста потянулся в кровати. Та жалобно заскрипела.
Разминка косточек напомнила о «бородатом» анекдоте. В детский сад инкогнито прибыла комиссия гороно, чтобы выяснить, как проходят процессы воспитания и обучения. Смотрят в «шапках-невидимках» из-за ограды и видят, как на открытую веранду садика выбежала маленькая девочка и, потянувшись, пролепетала: «Мусикапи». Следом другая — и тоже: «Мусикапи». Потом еще одна — и опять: «Мусикапи». Удивились проверяющие, друг на друга недоуменно смотрят: «Неужели такие малютки уже японский язык изучают?» Но не успели они порадоваться такому выводу, как на веранду вышла дородная воспитательница. Потянувшись, томно выдохнула: «Эх, мужика бы!»
«Мужика мне не надо, сам мужик, — хмыкнул Дремов, заканчивая потягушки, — а вот бабу бы… Но это уже не японский, а какой-то тарабарский, — укоротил он себя. — Однако, пора!»
Но вставать не хотелось, а идти на работу еще больше. Давно осточертела. Раньше хоть какое-то удовлетворение приносила: то мошенника удавалось изобличить, то разбойника задержать, то с хулиганом один на один схлестнуться и выйти победителем. Теперь — одни огорчения и разочарования: то за одного нерадивого подчиненного «отдерут», то за другого «поимеют». И обязательно носом в «огромную» зарплату тычут: «Не отрабатываете». Да, зарплата увеличилась, что правда, то правда. Но все-таки не настолько, чтобы постоянно ею попрекать при «накачках» и «разносах». Вон у вояк она раза в два больше, и что-то их ни Президент, ни премьер-министр, ни журналисты этим не попрекают.
«И сами себя они тоже не попрекают, — кисло-горько размышлял Дремов. — А у нас: меня — вышестоящее начальство, я — своих подчиненных. Замкнутый круг какой-то! К черту бы эту работу и все заботы, — чертыхнулся он, с неохотой покидая теплую постель. — Пора и об отставке подумать. Пенсию, какую никакую, все же заработал… на кусок хлеба хватит. Правда, без масла…»
Как не хотелось Дремову Алексею Ивановичу идти на работу, но приходилось: он не только свои обязанности должен был исполнять, но еще и обязанности начальника, находившегося в отпуске. А тут хочешь, не хочешь, а идти надо…
Быстренько почистив зубы и умывшись, заскочил на кухню.
— Чем порадуешь? — поинтересовался у супруги, намекая на завтрак.
— Горячим кофе и бутербродами с колбасой, — без особого энтузиазма отозвалась та, порхая в халатике поверх ночной сорочки по кухне. — Извини, с черной икрой нет — не заработали, а с красной — еще вчера умяли.
Ей тоже хотелось спать и не хотелось идти на работу, а тут еще стой у плиты, готовь завтрак мужу и мальцу. Вот и шутила, и дерзила одновременно…
— Ладно, давай, — не стал капризничать и выяснять отношения Алексей Иванович, грузно усаживаясь на стул.
Как показывала жизнь, выяснение отношений по утрам ни к чему путному не приводили. Одно расстройство нервов и желудка. А нужно ли это, когда и без домашних заморочек есть кому жизнь отравлять?..
Супруга молча пододвинула чашку с исходившим паром и вкусным запахом кофе, указала взглядом на тарелку с бутербродами.
— Ешь, пока рот свеж…
— Докладывай! — войдя в дежурную часть и коротко поздоровавшись с присутствующими там сотрудниками, привычно потребовал Дремов от оперативного дежурного капитана полиции Цапкова Павла Павловича. — Что за сутки произошло? Надеюсь, ничего значительного?..
Павел Павлович или просто Пал Палыч (а то и Пол Палыча для особо зубастых насмешников-оперов), рослый полнотелый мужчина тридцати с небольшим лет, принял стойку «Смирно!». И, кося взглядом в книгу учета происшествий, стал докладывать в хронологическом порядке обо всех происшествиях, зафиксированных дежурным нарядом. Среди прочей бытовой мелочевки, когда повздорившие супруги попотчевали друг друга не только матами, но и кулаками, было два случая естественной смерти престарелых лиц, не имевшие криминальной подоплеки.