Шёпот Ангелов
Шрифт:
А футболистов всех представили к награде.
Караганде рукоплескала вся Маракана!
И у болельщиков всё с настроением в поряде.
Аким победу исторической для города назвал
И продолжал на митинге командой восхищаться.
Но кто-то резко сон мой оборвал.
Стоит жена: «Пора в роддом мне отправляться».
«Токио – Караганда»
Мы не забудем, как Москва салютовала!
В честь Дня Победы над проклятою
Да на восток уж эшелоны посылала
Бороться там с японскою бедой.
Случилось так, прямой дорогой из Берлина
К дальневосточным рубежам отправлен в бой,
Пройти в горах все лабиринты серпантина
Наш экипаж машины боевой.
Один из них из Казахстана призывался.
Их полк в Акмолинске майор формировал.
Да на Москву дивизионно отправлялся.
Так из пехоты до танкиста до Берлина прошагал.
Он чудеса порой творил на поле боя,
Безмерной храбростью, отвагой наделён.
Живым под Прохоровкой вышел из танкового роя
И говорил: «От смерти я заговорён».
И снова в бой, покой нам только снится.
Уже граница сзади, пройден Рубикон.
Идёт в горах колонна танков вереницей.
А на равнине враг частично окружён.
Вновь экипаж в горах с боями пробивался.
Враг фанатично до последних воевал.
Кто пол-Европы прошагал, там оставался.
Вдвойне обидней было, друга кто терял.
Уже походным маршем вышли на равнину,
Где враг рассредоточен, обезглавлен и бежит.
И видит наш танкист, увы, такую вот картину,
Как в самолёте камикадзе на танк уже летит.
Из облаков внезапно тучей налетели,
В эфире цели разбирая меж собой.
Уйти на небо все героями хотели,
Врагов побольше забирая за собой.
Ну, всё, кранты, из люка прыгать бесполезно.
– Молитесь, хлопцы, – командир лишь прокричал.
–
Авось спасёт сегодня саркофаг железный.
И в башню голову по-быстрому убрал.
Глаза зажмурились, жизнь в кадрах пролетела.
Прошла секунда, десять, взрыва нет.
Из люка выглянул наш командир несмело:
– Заговорённый я, сомнений больше нет.
Из эскадрильи самолёт один остался.
Все остальные так на цель свою ушли.
От этого налёта многих полк не досчитался.
Ребята многие там смерть свою нашли.
До цели бак наполнен был у самолёта.
И, отвернув от цели, двигатель заглох.
Увидев жёсткое на поле приземление пилота,
В полку был вызван небольшой переполох.
Все как один гонимы жаждой отмщения,
Пилота вражеского срочно изловить.
А после поисков и быстрого пленения
От ярости хотели на месте застрелить.
Наш командир танкист вступился за беднягу.
Он был обязан здравый смысл проявить.
Был пленный лётчик усажен в полковую колымагу
И под конвоем куда надо его сопроводить.
Он навсегда запомнил взгляд того японца:
«А не уйди он, и тогда нам всем конец».
И вот по-прежнему танкисту светит Солнце.
Война не ждёт, и в полк уже спешит гонец.
Тут Хиросиму с Нагасаки разбомбили
Невиданным доселе мощным «Малышом».
Потом о мире в императорской семье заговорили.
И экипаж машины ехал с победой вчетвером.
Дождалась сына мама, плакала от счастья,
Когда танкист родной порог переступил.
– Твой оберег меня не раз спасал в ненастье, -
И в благодарность перед мамой голову склонил.
Снял с гимнастёрки все награды боевые
И аккуратно их в платочек завернул.
«Ведь ждут теперь нас будни трудовые,
Ведь новый клич уже страну всю встрепенул.
Давать в три года план по нормам пятилетки!
И лишней паре рук сегодня каждый рад.
Танкист в забой пошёл, где катят вагонетки.
Ведь парни смелые на шахте нарасхват.
Так жизнь в русло мирно и перетекала.
Но всё лицо того японца вспоминал.
«Приказ не выполнил, уйдя с пике штурвалом?
И отчего же он тогда так недоумевал?»
Тут волей случая идёт шахтёр своей дорогой.
Театр строили, и мимо он шагал.
«Вот и не верь теперь в существованье Бога!»
В военнопленном он лётчика узнал.
В Караганде, он знал, работают японские солдаты.
Больницы, шахты строили, театр и дома.
Но только в чём они-то виноваты?
Когда от фрицев вся эта кутерьма.
А тут живой стоит, ну надо ж, вот так встреча!
Ну, я рукой ему решился помахать.
Эх, знал бы кто, какая здесь в истории предтеча?
Не стал бы вертухай меня отсюда прогонять.
Я так и так ему, мол, виделись на фронте,
Что этот лётчик экипажу жизнь спас.
А тот мне так, с ухмылкой, вы «пардонте»,
Покиньте территорию, у нас есть свой приказ.
Смотрю, мой лётчик тоже оживился.
Узнал меня, в ответ мне помахал.
Да и в лице, скорей от счастья, изменился.
Уговорил я вертухая, папиросы передал.
Тут от такого, куда топал, позабылось.
«Я ж фронтовик, пойду и правду расскажу, -
Его письмо в почтовый ящик опустилось.
–