Шепот стрекоз (сборник)
Шрифт:
Белун вырос, окреп. Утки его больше не обижали. Они просто забыли о нём. Добычей не делились, на совместные прогулки не приглашали, только изредка фыркали на него да посмеивались над его белым опереньем.
И Белун проводил время в полном одиночестве. Иногда ему становилось так грустно, что он, вопреки недружелюбию собратьев, всюду ходил за ними следом, прячась в кустах и стараясь не показываться им на глаза.
Однажды Крякун собрал утиную стаю за камышами и стал увлечённо о чём-то рассказывать. Утки охали, ахали, хлопали крыльями. И наконец, Крякун провозгласил командным голосом: «За мной!», и утки, наступая друг другу на пятки, тесной цепочкой поспешили за своим
Немного погодя Белун взмыл в небо и полетел в ту же сторону.
Птицеферма располагалась на склоне холма, который широкими террасами спускался к оврагу. На самом взгорке стоял бревенчатый амбар с кормами, чуть пониже – длинное строение с обшарпанными стенами, птичник. Территория фермы была огорожена невысоким сетчатым заборчиком.
Белун приземлился у амбара и затаился под деревянным крыльцом. Здесь его никто не видел, зато вся птицеферма отсюда просматривалась как на ладони.
В тени птичника, на бревне, сидел бородатый старик с ружьём, в огромных резиновых сапогах, в наброшенной на плечи телогрейке – сторож. У его ног лежала большая рыжая собака с металлическим ошейником. Собака изредка поводила носом и лениво поглядывала на уток. И тогда её ошейник отсвечивал, пуская по амбару ослепительных солнечных зайчиков.
На некотором расстоянии от птичника стояли два длинных деревянных корыта. В одном была вода. В другом – насыпанное кучками и перемешанное с каким-то белым порошком зерно. Это и было Большое Корыто. Сотни уток копошились возле него. Стоял ужасный галдёж. Утки были жирные, неопрятные. Они неуклюже топтались в грязи, отпихивая друг друга перепачканными боками, жадно хватали пищу из корыта и чавкали, как свиньи.
И только одна белая уточка с тёмным пятнышком у самого горла стояла поодаль и мирно щипала траву. Она была такая чистая и такая красивая, что Белун не мог отвести от неё глаз. Вот уточка подошла к корыту с водой, сделала несколько глотков, изящно изгибая шею и сверкая мокрым клювом. Потом долго смотрела на плывущие в небе облака, а, насмотревшись, направилась к амбару. Когда уточка подошла поближе, Белун вышел из своего укрытия. Уточка остановилась в нерешительности.
– Ты кто? – спросила она.
– Я свободная утка, – ответил Белун.
– Дикая? – переспросила белая уточка.
– Свободная!
– А разве дикие… то есть, свободные утки бывают белыми?
– Редко, но бывают, – Белун хотел упомянуть о Белом Вожаке, о котором когда-то поведала Бабушка-Крякушка, но подумал, что сейчас это будет не к месту.
– И ты умеешь летать?
– Обязательно. Утки должны летать.
В это время стая диких уток, возглавляемая Крякуном, наконец, пешком добралась до фермы и остановилась у сетчатого заборчика. Крякун и Крякунья сразу нырнули под сетку в проделанную ими же дыру и, как свои, двинулись к месту кормёжки. Они смело растолкали домашних уток и с головой окунулись в Корыто, словно показывая стае, как следует вести себя в подобных случаях. И стая, недолго думая, тем же путём проникла на птичий двор и присоединилась к общему пиршеству.
– А ты почему не ешь со всеми? – спросил Белун. – Ты же домашняя утка.
– Не хочу. А как тебя зовут?
– Белун. А тебя?
– А меня – никак. Просто утка.
– Тогда я буду называть тебя Уточка.
– Давай дружить! – обрадовалась Уточка.
– Давай!
– А ты научишь меня летать?
– Если ты будешь есть из Большого Корыта, у тебя ничего не получится.
– Я не ем из Большого Корыта! Я не люблю толкаться.
А у Большого Корыта тем временем назревал скандал. Всякий обед, как бы он ни был обилен, всегда заканчивается. Утиные клювы уже давно стучали по деревянному днищу, но прожорливые утки не спешили отойти в сторону. Они шпыняли своих соседей, били их по головам, чтобы ухватить из Большого Корыта остатки пищи. И больше всех усердствовал Крякун.
Рыжая собака почуяла неладное. Она привстала на передние лапы и зарычала, а, увидев чужаков, с истошным лаем побежала к Корыту. Домашние утки не обратили на собаку никакого внимания, а дикая стая в панике бросилась врассыпную и с шумом поднялась в воздух. Старик тоже вскочил и открыл беспорядочную стрельбу. Одна из уток дёрнулась, перевернулась на лету и замертво плюхнулась в корыто с водой. Крякун и Крякунья, тяжело дыша и смешно переваливаясь с лапки на лапку, поспешили к дыре в сетчатом заборчике. Летать они уже не могли. Впереди ковыляла Крякунья, за ней – разъевшийся братец. Собака устремилась за ними. Она быстро настигла Крякуна и сильным ударом лапы сбила его с ног. Крякун мячиком покатился по птичьему двору. Тогда собака метнулась за его сестрой. Крякунья отчаянно кричала и махала своими беспомощными крылышками. В последний момент ей удалось проскочить в дыру, и она, то нелепо подпрыгивая, то приминая грудью траву, лихорадочно улепётывала прочь. Крякун прокатился до противоположной стороны птичьего двора и оказался слишком далеко от спасительной дыры в заборчике. Разъярённая собака кинулась к нему. Крякун в испуге раскрыл клюв и приготовился к худшему.
Белун с горки наблюдал за утиным переполохом и когда увидел, что его брат попал в беду, поспешил на помощь. Он всё правильно рассчитал. И в тот момент, когда собака была готова вцепиться в горло чужака, Белун подхватил Крякуна за крыло и поднял над землёй…
Однако благодарности от братца за своё спасение Белун не дождался. Дома Крякун пришёл в себя, почистил пёрышки, вправил вывихнутое во время вынужденного перелёта крыло и набросился на Белуна с упрёком: – Ты мне чуть крыло не сломал, урод! Я теперь даже почесаться не могу!
Белун почёл за мудрость не вступать с братом в перепалку. Да он, наверное, и не расслышал его злобной реплики. Он сидел в камышах, поджав под себя лапки, и думал о белой Уточке.
6
На следующий день Белун в задумчивости вышел на прогулку. Он побрёл вдоль кочковатого берега реки, вниз по течению, не разбирая дороги. Дошел до песчаной отмели и повернул назад. Потом поплавал немного. Потом посидел на берегу. Потом встал и снова побрёл, куда глаза глядят. Сердце сжимала непонятная тоска. И белая Уточка не выходила из головы. Так он добрался до запруды, откуда начиналась река, и наткнулся на свою старую приятельницу.
Ворона лежала вверх лапами у самой трубы и изнемогала от жары. Глаза её были прикрыты, а крылья ходили, как опахала. Белун подошёл, сел рядом. Ворона приоткрыла один глаз.
– А, это ты… Что ты здесь делаешь в самый зной?
– Гуляю.
– Один?
Белун вздохнул. Ворона открыла оба глаза.
– А я как раз собралась вздремнуть у воды. Здесь всё-таки прохладней, чем на дереве. Да утки ваши не дают. Суетливый вы народ! Целый день всё «кря» да «кря». Нет, чтобы – «каррр!» Никакого спокою!