Шериф
Шрифт:
В какой-то момент Ружецкий засомневался, что это — его сын. Может, это просто наваждение, морок, кошмар?
Так бывает, когда звонишь по междугороднему телефону: голос настолько искажен, расстоянием, что можешь беседовать хоть полчаса и только потом понимаешь, что попал не туда и говорил с посторонним человеком. И вроде бы он давал осмысленные ответы на твои вопросы, сам спрашивал о чем-то, но все это время тебя не покидало странное чувство, что что-то не так.
«Что-то не так, — подумал Ружецкий. — Что-то здесь не так».
И он наконец понял, что
Десятилетний ребенок просто не может просить об ЭТОМ.
Правда, он раньше никогда не думал, что сможет убить свою жену — даже случайно. Но ведь это произошло.
Ружецкий запнулся и чуть не упад, потому что в голове отчетливо прозвучало: «Папа, я хочу, чтобы ты это сделал. Для меня. Как мою первую рогатку, помнишь?»
Да, он это помнил. Он очень хорошо это помнил. Казалось бы, невелика премудрость — сделать рогатку. Подумаешь, пустяк! Он сам в детстве наделал их не меньше трех десятков. Но первую… Первую он сам сделать не мог. Просто не знал, как это делается.
И тогда он спросил у своего отца, Семена Палыча: «Папа, как сделать рогатку?» Он мог бы спросить и у пацанов с улицы, и они бы показали и даже помогли. Но он спросил у отца.
Семен Палыч оглянулся и прижал палец к губам:
— Тсс! Говори тише, сынок! Не дай бог, мать услышит, тогда мне попадет еще больше, чем тебе. Понимаешь?
Нет, он тогда не понимал, как отцу может попасть. Вообще от кого-то, пусть даже и от матери. Он это понял значительно позже, когда сам стал отцом.
Но… У отца было знание. Запретное знание, такое желанное для мальчишки. Отец не стал его ругать. Он сказал:
— Рано или поздно ты все равно узнаешь. Но будет лучше, если я сам расскажу тебе об этом.
Отец повел его в сарай, достал из кармана складной нож и вырезал из голенища старого сапога небольшой кусочек кожи. «Он нам еще пригодится», — сказал отец и подмигнул. «Если хочешь сделать какую-то работу… Если хочешь сделать ее хорошо — то сначала подумай, что тебе для этого потребуется. Нам нужен нож, жгут, кусок кожи и толстая шелковая нитка. Нитку можно заменить тонкой медной проволокой, размотав катушку трансформатора. Как видишь, это не так много, но без этого рогатки не будет».
Жгут они купили в больничной аптеке, и Ружецкому показалось, что Тамбовцев как-то странно посмотрел: сначала на него, а потом на отца. «Только поосторожней с глазами, — сказал Тамбовцев. — Их всего два. Стеклянные-то, может, и красивые, но у них есть один большой недостаток: они ни хрена не видят». «Учтем», — с улыбкой ответил отец.
И Ружецкий почувствовал себя маленьким разведчиком, узнавшим о заговоре взрослых. О заговоре отцов.
Этот заговор был безобидным, он ничем не грозил тому миру, где живут ковбои и индейцы, где можно фехтовать сухим прутом, воображая себя д'Артаньяном, где прекрасные принцессы из соседнего двора спят, ожидая своих принцев, а принцы скачут к ним на поваленных стволах старых деревьев, где пираты прячут свои сокровища на городской свалке, а
Позже он понял, что это вовсе не заговор. Отцы — часовые, охраняющие мир, который называется детством. Они еще помнят этот мир и могут видеть его, и только попасть в него уже не могут. Но карта этого мира изучена ими вдоль и поперек, и в случае чего они покажут правильную дорогу.
Отец повел его тогда в заросли орешника, растущего у Левой Груди.
— Выбирай сухой куст, — наставительно сказал он. — Для рогатки годится только сухое дерево.
Потом, конечно, Ружецкий понял, что это не так. Но, оглядываясь назад, он понимал также и то, что запрет не портить живые деревья на него не подействовал бы. А совет он принял с благодарностью и с тех пор всегда выбирал засохший куст.
Отец нашел орешину, раздваивающуюся наподобие буквы «У».
— Это будет ручка, — объявил он.
Он сломал куст, а потом ловко обстругал его ножом. Ружецкий оглянуться не успел, как главная часть будущей рогатки была готова. Затем отец разрезал полоску жгута вдоль на две ровные полоски. Проделал в куске кожи дырочки по краям и пропустил в них жгут.
— Теперь надо хорошенько завязать. Тут без помощника не обойтись.
Пальцами он крепко сжал жгут и натянул.
— А вот теперь завязывай. Завязывать нужно только натянутый жгут, чтобы узел плотно прилегал к кожанке.
Ружецкий промаялся долго, но отец все это время держал жгут натянутым. Он видел, как пальцы под ногтями побелели от усилия, но отец не сказал ни слова и ни разу его не поторопил.
Валерий справился с одним узлом, потом со вторым.
— Концы могут получиться неодинаковыми, а это — плохо. Тогда рогатка будет бить мимо. Чтобы этого не случилось, кожанку всегда привязывают в первую очередь, а потом уже и деревяшку.
Отец выровнял концы и снова натянул жгут.
— Давай!
Теперь Ружецкий справился быстрее.
— Молодец! — похвалил отец.
Рогатка была готова. Отец присел на корточки и взял его за плечи.
— Обещай мне, что никогда не будешь стрелять и даже целиться в человека. Обещаешь?
Ружецкий кивнул.
Он сдержал свое обещание. С Кириллом Баженовым они стреляли по пустым бутылкам, по мишеням, вырезанным из старых газет, по воронам и воробьям, но он никогда не стрелял в человека. И даже не целился.
Потому что честность — это основной закон того мира, где живут дети.
«Дети отличаются от взрослых только тем, что они не врут», — как-то сказал отец, и Валерий надолго это запомнил. Навсегда.
Когда двадцать с лишним лет спустя к нему обратился сын с просьбой помочь сделать рогатку, Ружецкий улыбнулся. Он обрадовался, будто ему наконец представилась возможность оплатить старый долг. И он его оплатил. Рогатка получилась что надо.
— Только не говори матери, — сказал он Пете. — Она меня убьет, если узнает.
И Петя кивнул, будто бы понял. «Поймет, — подумал Ружецкий. — Со временем обязательно поймет».