Шерлок ХолмсЧеловек, который никогда не жил и поэтому никогда не умрёт
Шрифт:
«Отель „Савой“, вид со стороны Садов Виктории», ок. 1890 г., альбумированная печать, Джордж Вашингтон.
Бывали и весьма сложные случаи, такие как солнце, прячущееся за облаками, но всё равно дающее блики на воде, или массивный, железный неподвижный мост, вибрирующий в ритме и темпе оживлённого движения, или невесомый дым, будто проходящий сквозь здания. Чтобы разрешить подобную дихотомию, Моне также добивается структурного единства через цветовое решение и способ нанесения краски, повторяя те же мотивы и композиции, что сохраняло баланс противоположных вертикальных и горизонтальных противоборствующих линий.
Предпочитая писать не по памяти, а исключительно с натуры, Моне создал внушительную серию лондонских видов из девяноста пяти полотен, живя на улице
«Дома беглым взглядом», 1900 г., Битти Кингстон и др., иллюстрации Дадли Харди и др.
Приезжая в Лондон в 1899 году, в феврале 1900 года и в 1901 году, Моне останавливался на шестом этаже, в номерах 541 и 542, — здесь угол подъёма берега был наименее крутым. Из обоих номеров он писал Чаринг-Кросс и мост Ватерлоо. Также он получил разрешение писать в больнице Святого Томаса, на другом берегу реки, — хотел захватить часть Темзы, выходящую на здание Парламента. Поселившись в «Савое», Моне начинал работать с самого утра: сначала сосредотачивался на мосте Ватерлоо, в полдень принимался за мост Чаринг-Кросс, обедал в гостиничном ресторане, а потом отправлялся в больницу Святого Томаса — успеть застать отблески позднего солнца на здании Парламента. К концу марта 1900 года на счету Моне было восемьдесят лондонских полотен.
Останавливаясь на пятом и шестом этажах и несколько возвышаясь над улицей, Моне решил проблему, как писать толпу, не погружаясь в неё. Прибывая в полном спокойствии, он смотрел вниз с этой точки и изображал суету и суматоху на улицах и мостах, проникнутых изменчивыми ветром и туманом. «Лондонский мост (мост Чаринг-Кросс, Лондон)» 1902 года — одна из таких картин, и один из примерно тридцати семи видов Чаринг-Кросса, каждый из которых демонстрировал вариации рассвета. Эта картина демонстрирует едко-жёлтый промышленный туман, наводнивший город, линию моста посередине и призрачный силуэт здания Парламента на заднем плане. Мост как будто плывёт над композицией, а чередующиеся в определённой последовательности разноцветные мазки создают опущение перспективы. Как признавался сам Моне, больше всего в Лондоне ему нравился туман. Он застилает многие композиции художника: сквозь призрачную дымку высвечиваются чарующие и узнаваемые мост Чаринг-Кросс или здание Парламента. 26 февраля 1900 года Моне рассказал, как он работает, в письме к своей жене Элис: «на рассвете был удивительный туман, совершенно жёлтый; я сделал набросок, неплохой, мне кажется». Искусствовед Октав Мирабо написал о картинах Моне: «неважно, приглушённые они или яркие, все цвета гармонируют друг с другом; неосязаемые отражения, практически незаметные ориентиры видоизменяют объекты или даже деформируют, делая их очертания фантастическими». Он проанализировал виды моста Чаринг-Кросс, прокомментировал его массивные пилоны, как будто испаряющиеся вдали, и продолжил: «в едва уловимых силуэтах угадывается людный город и шум фабрик». По мосту проходили поезда: «их волнообразный дым устремлялся в разных направлениях и растворялся в воздухе над рекой». Не изящные достопримечательности, которые даже туман не мог замаскировать, были опущены: например, бросающийся в глаза монумент Игла Клеопатры, который присутствовал только на двух ранних эскизах серии, посвящённой мосту Чаринг-Кросс.
«Лондонский мост» (мост Чаринг-Кросс, Лондон), 1902 г., масло и холст, Клод Моне (Национальный трест).
Моне, изображающий здания едва различимыми силуэтами, обнаружил, что может добиться желаемого живописного эффекта с помощью лондонского тумана. Он признавал, что любит Лондон, но «только зимой… без тумана Лондон не был бы таким красивым городом. Туман придаёт ему удивительную масштабность. Под его чудесным покровом обычные необъятные кварталы становятся великолепными». К 1901 году он становится намного более уверенным и пишет: «мой опытный глаз нашёл, что в лондонском тумане объекты меняют внешний вид больше и чаще, чем в любой другой атмосфере, трудность заключается в том, чтобы успеть перенести каждое изменение на холст».
Туманы, в приключениях Шерлока Холмса скрывающие преступления, совершённые в столице, ото всех, кроме гениального детектива, для Моне были покровом, который позволял ему отделить экстетическое от социального. Благодаря туману Моне мог изображать здания и городские окрестности не такими, какими они были на самом деле. Мирабо объясняет: «Каждый день, в один и тот же час, в одну и туже минуту, при одинаковом освещении… он возвращался к своим мотивам». Так же, как смутные очертания проступают сквозь туман и мглу на картинах, пробуждая воспоминания, то появляющиеся, то уходящие, так и в рассказах Конан Дойла фигуры попадают и выходят из фокуса размытого повествования, скрывающиеся преступления и преступники оставляют лишь след, взять который может только Шерлок Холмс.
За кажущейся лёгкостью и спонтанностью этих художественных произведений (и, конечно, небрежным блеском конан-дойловских творений) стоит кропотливая работа: снова и снова повторяющиеся схемы, сюжеты. Многие полотна Моне обнаруживают закрашенные или ретушированные слои, демонстрирующие: то, что кажется спонтанным, на самом деле, оказывается результатом серьёзной работы, часто в студии в Живерни. Моне был особенно увлечён попыткой передать местоположение солнца, это влияло на всю цветовую палитру, делая туман более или менее плотным. Страстное желание Моне передать этот эффект было описано его посетителем, искусствоведом Гюставом Жоффруа, побывавшем в феврале 1900 года в «Савое», на балконе мастера. В отличие от Моне Жоффруа смог разглядеть солнце не сразу: «глядя в пустоту, мы по-прежнему видели только неясный серый небосвод, какие-то туманные очертания, как будто парящие в воздухе мосты, быстро развеивающийся дым и вздувающиеся волны Темзы… мы как могли напрягали зрение, чтобы проникнуть в эту тайну, и, действительно, закончилось тем, что мы разглядели загадочный далёкий блеск, который, казалось, изо всех сил стремится проникнуть в этот неподвижный мир. Мало-помалу всё осветилось, и это было восхитительное зрелище…».
Так же и у Шерлока Холмса есть беспроигрышный способ, раскрывая преступления, продираться сквозь тьму, к удивлению Ватсона и Лестрейда. Конан Дойл напускает много метафорического тумана, а также описывает погодные условия, в которых преступление может раскрыть только обладающий острым умом консультирующий детектив. Писатель описывает не только туманную погоду, но и задымлённые комнаты, в которых плотные клубы табачного дыма вызывают интеллектуальное оцепенение и ставят в тупик полисменов и детективов, не могущих получить ответы, рационально применив к сложившейся ситуации имеющиеся у них знания. В «Этюде в багровых тонах», первой повести, в которой появляется знаменитый сыщик, о Лестрейде говорится, что «он недавно запутался в одном туманном деле о подложных документах». А когда тайна близка к раскрытию, Ватсон заключает: «туман в моей голове постепенно рассеивался».
Погода в рассказах о великом сыщике играет значительную роль, и это сразу становится понятно: она создаёт неподражаемую возвышенно-готическую лондонскую атмосферу, с её описания начинаются многие отчёты Ватсона. Многочисленны отсылки на ветер. В «Пенсне в золотой оправе» стояла «ужасная ненастная ноябрьская ночь» и «ветер с воем носился по Бейкер-стрит, а дождь барабанил в окна». Ощущение пугающей необъятности Лондона возникает, когда мы читаем: «со всех сторон — не меньше, чем на десять миль — нас окружали творения рук человеческих, но одновременно мы прибывали в плену природных сил, для которых весь Лондон был не больше чем кротовина в чистом поле», и снова: «вой ветра, стук копыт, скрежет колеса о край тротуара». В «Пустом доме» «Стояла холодная и ненастная ночь, порывистый ветер продувал улицу». В «Пяти апельсиновых зёрнышках» сентябрь отличался промозглым ветром, переходящим в «бури, свирепствующие с небывалой яростью. Даже в самом сердце великого рукотворного Лондона нам пришлось на миг оторваться от привычной жизни и признать существование могучих сил природы, которые оскалились на человечество сквозь решётку его цивилизации, будто неукротимые звери в клетке».
Также в историях о Шерлоке Холмсе частенько упоминается туман, хотя и не так часто, как в более поздних экранизациях. Туман используется для создания определённого настроения и видоизменяется по мере раскрытия сюжета: в начале историй темень и мгла всегда более густые. В «Пропавшем регбисте» находим «мрачное февральское утро»; в «Убийстве в Эбби-Грейндж» «чрезвычайно холодное морозное утро зимы 1897 года… смутно виднелись очертания редких спешивших на работу мастеровых, размытых и нечётких в молочной лондонской дымке»; в «Одинокой велосипедистке» в Фарнеме, месте преступления, «глаза, уставшие от серовато-коричневых, тускло-коричневых и синевато-серых тонов Лондона, наслаждались прекрасными красками»; в «Пляшущих человечках» Норфолк был описан как «чуждое туманам Бейкер-стрит местечко»; в «Вампире в Суссексе» «был вечер унылого туманного ноября»; в «Медных буках» «Густой туман висел между серо-коричневыми домами, и лишь окна напротив мерцали тусклыми, расплывчатыми пятнами»; в «Этюде в багровых тонах» на Брикстон-роуд «стояло туманное, пасмурное утро, и серовато-коричневатая завеса стелилась над крышами и выглядела словно отражение грязно-серых улиц внизу». Обычно к концу рассказа проблеск солнца, «тускло сияющего сквозь туманную завесу, обволакивающую огромный город» задаёт повествованию более обнадёживающий тон, как в «Пяти апельсиновых зёрнышках».