Шесть дней Древнего мира
Шрифт:
Одна из стен Эмпория украшена большой мозаикой. На ней изображена по пояс красивая молодая женщина — олицетворение города. У нее типичное лицо гречанки, огромные сверкающие глаза. Военный плащ на плечах и шлем в виде корабля должен напоминать зрителю о морской мощи птолемеевского флота. На это же указывает и афластон — специальное устройство для абордажа, которое она держит в левой руке. Но купцы, занятые своими сделками, мало обращают внимания на это замечательное произведение александрийских мастеров-мозаичистов.
Выйдя из Эмпория, мы наталкиваемся на группу из четырех человек, стоящих подле уличного писца. Один из них — покупатель, второй — продавец, остальные — свидетели. Писец читает вслух документ, только что составленный им. Это акт о покупке молодой рабыни за пятьдесят драхм. Нас удивляет, что в тексте покупатель именуется Зеноном, сыном Клеофонта, ионянином, рожденным в Египте (то есть александрийцем) и с гражданским положением перса по происхождению. Два последних слова кажутся нам странными. Дело, однако, в том, что это юридическая фикция. В Египте того времени всякий виновный, в том числе должник, мог искать убежища в храме и оказывался неприкосновенным. Только потомки персов, бывших угнетателей, не имели такого права. Таким образом, эта формула попросту обозначает, что в случае неуплаты новый хозяин рабыни не будет прибегать к защите храма.
Пора, однако, подкрепиться, после долгого хождения по городу явственно чувствуется голод. У сидящей около жаровни прямо на улице старушки торговки за пару медных монет — дихальков — мы получаем дешевый обед. Он состоит из большой жареной кефали, толстого ломтя ароматного пшеничного хлеба, печеного стебля папируса и кружки холодной воды. Вполне достаточно, чтобы восстановить наши силы.
Двинемся дальше, мы все еще находимся в районе порта. Из соседнего неказистого здания, сложенного на скорую руку из необожженных кирпичей, доносится веселый разноголосый шум. Это кабачок, в котором отдыхают мореходы. Ненадолго заглянем и сюда. Окон в основном помещении нет, но яркие светильники, наполненные оливковым маслом, дают достаточно света, чтобы разглядеть живописную картину. У грубо сколоченных низких столиков сидят моряки: кто пьет по греческому образцу виноградное вино, разбавленное наполовину водой, кто — чистое пальмовое. Две шустрые рабыни-прислужницы носят еду: ту же жареную рыбу, миски с похлебкой, сладости и орехи.
Неожиданно разговоры стихают. В залу входят трое бродячих музыкантов и танцовщица. Сразу же освобождается пространство посередине, там неподвижно замирает плясунья. Музыканты — старик с кифарой и двое юношей, один с флейтой, другой с небольшим барабаном, — устраиваются в уголке. Несколько секунд сосредоточенной тишины, затем первые аккорды струнного инструмента, и представление начинается.
Чуть слышно поет флейта, звенят струны кифары, лениво отбивает ритм барабанщик. Танцовщица — девушка пятнадцати лет, закутанная с головы до ног в длинное белое покрывало из тонкой материи, — мелкими шажками перебегает по диагонали импровизированную сцену, щелкает пару раз кроталами, что-то вроде современных кастаньет, но из меди, и останавливается. Словно нехотя, она движется назад и снова совершает свой монотонный пробег.
Юноша с барабаном начинает жужжать. Звук, сперва тихий, становится все громче и назойливее. Девушка останавливается в центре и обеспокоенно смотрит вокруг. Ее большие черные глаза нетерпеливо ищут причину шума. Вдруг лицо озаряется догадкой: в покрывало забралась большая оса! Резким движением она сбрасывает конец покрывала, открывая волосы и плечи, и отряхивает его. Жужжание замолкает, и довольная плясунья продолжает танец.
Но через секунду назойливое насекомое появляется снова. Оно жужжит все настойчивее. По жестам девушки зритель догадывается, что оса садится ей на голову и плечи, пытается забраться под покрывало. Удары барабана становятся все чаще, ритм нарастает, Отчаявшаяся танцовщица вертится волчком, чтобы избавиться от мучительницы. Легкое покрывало постепенно развертывается, падает к ее ногам, и девушка остается почти обнаженной — одна небольшая набедренная повязка. Жужжание смолкает — оса наконец улетела! Взрыв аплодисментов награждает исполнительницу, она схватывает покрывало и скрывается в комнате хозяина, а старик кифарист, обходя присутствующих, собирает подаяния. Они щедры, все моряки любят знаменитую александрийскую пантомиму «Оса».
Мы выходим из кабачка и идем на юго-запад, там находится одна из достопримечательностей города — храм Сераписа, или Серапеум. Путь наш лежит по кварталу Ракотис, населенному преимущественно египтянами. Это чувствуется в архитектуре построек и в облике их обитателей, встречающихся нам. Александрийцы-греки имеют свой кодекс законов, свою агору, совет, палестры, стадионы, культы своих богов, они одни имеют право получать материальную помощь от государства. Египтяне же, живущие в Александрии, рассматриваются как чужестранцы. Нам, конечно, покажется странным, что исконные жители долины Нила находятся здесь на положении иноземцев. Но в этом городе существуют не только классовые противоречия, но и этнические.
Уже близится вечер, от зданий тянутся длинные тени. Кучка людей, собравшихся вокруг слепого старика, сидящего на углу улицы, привлекает наше внимание. Он что-то рассказывает, а взрослые и дети внимательно слушают. Приблизимся к ним и попытаемся послушать его рассказ.
«Когда нечестивые персы после кровавой битвы захватили нашу страну, фараон Нектанеб поспешно бежал из Египта под покровительством могучего бога Амона, — звучит мерная речь сказочника. — Он тайно прибыл в Македонию и увидел там царицу Олимпиаду. Очень красива была жена македонского царя, лик ее был подобен полной луне, и мудрый Нектанеб влюбился в нее…»
Понятно! Продолжение мы знаем. Старик рассказывает народную легенду о том, что Александр Македонский — сын не царя Филиппа, а последнего фараона и, значит, законный правитель страны большого Хапи (египетское название Нила). Этот рассказ — то зерно, из которого впоследствии возникнет необычайно популярный народный роман об Александре. Его будут переводить с одного языка на другой, перерабатывать, изменять, дополнять; он распространится от скандинавских стран до Эфиопии, от Британских островов до Юго-Восточной Азии. Будут знать и любить эту повесть и в Древней Руси…
Двинемся дальше. Подходим к небольшому, но красивому храму в чисто египетском стиле: массивные ворота-пилоны, колонны в виде связанных пучком стеблей лотоса — цветки служат капителью, ярко расписанные фресками стены. Это храм Исиды, но не эллинистической богини Исиды-Фарии, покровительницы и священного символа александрийских моряков, а древнеегипетского божества. На пилонах — рельефы: Исида протягивает Птолемею II, изображенному в одежде с атрибутами фараона, знак вечной жизни. Внутри святилища мы видим гранитную статую богини: молодая женщина в плотно облегающем тело платье сидит на кубообразном троне, на голове ее между двумя высокими страусовыми перьями помещен диск-символ луны. На коленях богини маленький младенец, тянущийся к груди, это ее сын Гарпократ. Большие глаза Исиды грустно смотрят на входящих. Статуя невольно напоминает нам знакомый образ богородицы, и это неудивительно: в сложении иконографии христианского божества образ Исиды, матери Гарпократа, сыграл немаловажную роль, да и не только в изобразительном плане. Если бы мы услышали посвященные ей гимны, то они поразили бы нас сходством с акафистами богородице в православной церкви.
Еще десять минут ходьбы, и перед нашими глазами вырастает Серапеум. Это целый комплекс величественных построек, воздвигнутый на искусственном холме. Здесь и святилища, и внутренние дворы, и часовни, и здание библиотеки, связанные между собой колоннадами. Весь теменос — священный участок — окружен мощной стеной, внутри которой возвышается лес высоких стройных колонн — их четыреста. Богато изукрашенный снаружи и внутри, храм ориентирован с севера на юг, а не с востока на запад, как обычно строились храмы эллинистического времени.