Шесть голов Айдахара
Шрифт:
Джанибек решил повернуть разговор в другое русло.
– Асан-ата, я часто думаю о смысле жизни… Пусть ваш светлый разум поможет мне… В свое время мой великий предок Чингиз-хан покорил полмира. Но ведь если придет другой и сделает то же самое, то слава Чингиз-хана померкнет, подобно луне при ярком солнце, а имя его сотрется из памяти потомков… Если смертна даже слава, то что говорить о богатстве? Есть ли смысл собирать его, коли оно подобно грязи на руках, – стоит их вымыть, и все уйдет без следа. Что же тогда вечно в мире?
Асанкайгы оглядел собравшихся:
– Что ответите хану вы, верные слуги своего повелителя?
Мангили-бий, молчавший во время всего разговора, встрепенулся
Тюре-бий, радуясь, что неприятный для него разговор затух, как костер, в который никто не захотел подбрасывать кизяка, похвалил:
– Как верно сказал наш тюбе-бий…
Все согласно закивали, одобрительно загудели.
Асанкайгы улыбнулся:
– Что скажешь ты, Жиренше, человек, чье слово остро, как хорошо наточенный нож?
– Красиво сказал Мангили-бий, но я бы сказал по-другому:
– Коль льдом покроется вода –Она погибла.Закроют горы темные тучи –Погибли горы.Луна и солнце гибнут,Уйдя за край земли.Даже земля умирает,Укрывшись белым снегом.Все умирает в жизни.Остается только имя человека,Сотворившего добро.И, словно продолжая мысль Жиренше, распрямив сутулую от старости спину, заговорил Асанкайгы:
– Хан, если у биев твоихУм будет глубоким, как море,А взгляд острым, как у парящего орла,И они сумеют дать тебе добрый совет,А народ твой забудет о нужде,То стоять Золотой Орде вечноИ имя ее будет бессмертнымВо веки веков…Поздно ночью отпустил Джанибек гостей из своего дворца.
Прошли годы с той поры, когда покинул этот мир Узбек-хан, и ему, Джанибеку, удалось сохранить в неприкосновенности и славу, и богатство, и мощь Золотой Орды. Но где-то подспудно хан чувствовал, что надвигается на Орду невидимая постороннему глазу опасность. Все меньше настоящих, чистокровных монголов оставалось в его окружении, все меньше придерживались люди законов, оставленных великим Чингиз-ханом. К трону незаметно подползала, окружала его знать из местных, когда-то покоренных родов. Теперь при дворе можно было встретить кипчаков и алшинцев, кереев и найманов. Не было больше улуса Джучи, где единственными правителями и хозяевами жизни были монголы-чингизиды. За местной знатью стояла большая сила – племена и народы, населяющие Дешт-и-Кипчак. Оттого она все чаще стала вмешиваться в дела хана, безболезненно подавать советы.
Да, Мангили стар, он давно не справляется со своими обязанностями, но до последнего времени хан не спешил заменить его, потому что знал: совет эмиров поддерживает Тюре и наверняка потребует, чтобы тюбе-бием был назначен именно он, и никто другой. Джанибек чувствовал, как незаметно внушают ему эту мысль и старшая жена Токай-Токты-хатун, и сын Бердибек.
«Коль хан не видит, где добро, где зло, людьми коварными окружит он свой трон…» Это про Тюре сказал сегодня Асанкайгы. Давно плетет свою паутину бий вокруг Бердибека и друзьями его сделал батыров и баев из своего племени. Для чего это нужно Тюре? Конечно, он думает о будущем. Сам Джанибек не вечен, и если с ним что-нибудь случится, то, скорее всего, именно Бердибек сядет на золотоордынский трон. Все это так, но не хотелось думать о собственной смерти.
Хану вспомнилось далекое, почти забытое. Три года назад местом летовки он выбрал среднее течение Итиля. Рядом кочевал и Тюре-бий. Пока люди хана ставили юрты, Джанибек вместе со свитой отправился на ближайшее озеро, чтобы поохотиться со своим любимым соколом на гусей. Поездка затянулась, и он вернулся в ставку глубокой ночью. Подъезжая к аулу, в небольшой низине он наткнулся на двух стреноженных коней и юношу, охраняющего их. Без труда узнал хан быстроногого скакуна Тюре. Он спросил у джигита:
– Где бий?
Тот, вздрагивая от страха, ответил:
– Я не знаю, великий хан. Он ушел пешком в сторону вашего аула…
Остановившись в юрте младшей жены Тайдоллы, Джанибек велел джигитам обыскать весь аул, но найти Тюре. Но поиски ничего не дали. Бий словно провалился сквозь землю. Только после узнал хан, что джигиты, обойдя весь аул, не решились заглянуть в юрту его старшей жены. Именно там и был Тюре.
Джанибек не придал значения этому событию: трудно было поверить, что бий воспылал любовью к немолодой уже женщине, но что-то же нужно было там Тюре.
Потом произошел другой случай. Токай-Токты-хатун, побывав в ауле бия на праздничном тое, устроенном по случаю рождения у него сына, привезла оттуда подарок – слиток золота величиной с гусиное яйцо и самородок серебра, похожий на детский кулачок. Все это вспомнилось сегодня Джанибеку, все соединилось вместе. Долго же уговаривал, перетягивал на свою сторону Тюре-бий старшую жену хана и его сына.
Значит, прав Асанкайгы. Тюре-бия следует опасаться, и не надо торопиться с его назначением на новую должность. Нельзя допускать, чтобы у могучего тела Золотой Орды появилось несколько голов; нельзя, потому что иначе случится то, что случилось после Чингиз-хана, когда дети и внуки его растащили, разодрали на куски, словно шкуру барана, Великое Монгольское ханство. Стоит проявить слабость, и местная знать, возглавляемая такими людьми, как Тюре, захочет уйти из-под руки хана. Спокойствие и мир царят сейчас в Золотой Орде, но чем продолжительнее они, тем пристальнее следует смотреть вокруг, тем неожиданнее может быть беда.
Неспокойно вокруг Орды. На остров среди бушующего моря похожа она. Истекает кровью от междоусобиц Иран, османские тюрки легко расправляются со своими соседями, в Мавераннахре правят уже не чингизиды, а эмиры, выходцы из местных родов мангитов, барласов, канглы. Нельзя допустить, чтобы Золотая Орда превратилась в сгнившую шкуру, от которой всякий, у кого есть хотя бы немного силы, мог оторвать кусок.
Хан воздел руки к небу:
– О аллах, будь справедлив и милосерден! В твоей воле продлить дни Золотой Орды…
Асанкайгы, сощурившись, внимательно рассматривал мазар. Высокий голубой купол блестел под лучами утреннего солнца, и дивные узоры на белых стенах казались чудесными и таинственными письменами.
Джанибек пристально, с любопытством всматривался в лицо жирау. Он нарочно привел его сюда, на закатную сторону Сарай-Берке, чтобы показать мазар. Пусть разнесет Асанкайгы по степи весть о том, что он, Джанибек, выстроил для себя удивительную усыпальницу, равной по красоте которой не знает Дешт-и-Кипчак. Хан и в жизни, и в смерти должен быть велик.