Шесть голов Айдахара
Шрифт:
– Асан-ата, вам нравится мазар? – не выдержав, спросил Джанибек.
Старик не ответил и, сутулясь, шаркая ногами, обутыми в мягкие сапоги, пошел к мазару. Он медленно спустился по каменным ступеням в подземелье. За ним шли Джанибек и сопровождавшие его эмиры. Воины несли горящие факелы.
Подземелье оказалось просторным и высоким, как ханская юрта. На его стенах, отделанных красным камнем, играли отблески огня, метались темные, тревожные тени.
– Для кого построен этот мазар? – тихо спросил жирау.
– Нет на земле
– Напрасно ты это сделал, – печально сказал Асанкайгы. – Сшитая одежда требует, чтобы ее носили, расцветшая девушка хочет любви, построенный мазар…
Хан вздрогнул. Великий жирау как будто угадал его беспокойство, которое порой охватывало Джанибека после того, как был построен мазар, – хану иногда начинало казаться, что усыпальница зовет его.
Джанибек знал, что, по мусульманскому обычаю, нельзя готовить для живущего заранее могилу.
– Я хотел еще при жизни видеть, где придется лежать моему телу, – устало сказал хан. Он уже пожалел, что привел сюда Асанкайгы.
– Напрасно. Суета сует. Или ты подумал, что после твоей смерти потомки не смогут насыпать над могилой груду камней?
– Потомки… – с горечью возразил Джанибек. – Всегда ли они знают, где покоятся кости их предков? Им не остается времени, чтобы запомнить это. Они начинают делить власть и богатство. Знаете ли вы сами, где находится могила вашего отца Сабита?
– Я не ханский потомок. Я знаю. Его прах лежит в Кызылкумах, а могилу занесли пески. Что ж, на то воля аллаха. Человек не умеет останавливать вечно текущие барханы.
Джанибек словно не слышал слов жирау.
– Где могила Бату, Сартака, Берке, Кутлук Темира? Потомки не поставили над местом их погребения даже глиняного мазара. Волны Итиля давно размыли их могилы, а кости унесли в Хазарское море.
– Мудрые люди выбирают для своих умерших сухое место, – возразил Асанкайгы. – Мазар Джучи-хана до сих пор стоит в Карахенгире… – Он помолчал. – Мы, кочевники, не всегда ставим над могилами предков памятники и хороним их там, где застанет их смерть, но мы умеем хранить имена тех, кто при жизни творил добро. Не в могилах, а в сердцах, сказаниях и песнях…
Жирау повернулся и пошел из подземелья.
Яркий свет солнечного дня ослепил людей. Из-за Итиля набежал ветерок, теплый и мягкий, как ладошка ребенка. После мрачного подземелья жизнь показалась особенно прекрасной.
Движением руки хан остановил сопровождающих его эмиров и нукеров и прошел немного вперед с великим жирау. Ему хотелось побыть вдвоем с Асанкайгы, чтобы чужие уши не слышали то, о чем будет говорить.
Жирау вдруг резко повернулся к Джанибеку. Глаза его смотрели в упор, жестко, без страха перед повелителем Золотой Орды.
– Мне кажется, ты хочешь спросить, сохранит ли народ в своей памяти твое имя? Я отвечу тебе. Ты не был таким кровожадным, как другие ханы, и старался, чтобы в Дешт-и-Кипчак всегда был мир. Народ прозвал тебя в свое время азь – мудрым ханом. Но все это было давно…
– Разве я сейчас поступаю иначе? – хмурясь, перебил Джанибек.
Асанкайгы не отвел своего взгляда:
– Да.
– Что же я совершил такого, что достойно осуждения? Я – прежний Джанибек.
– Нет. Прежний стремился быть справедливым…
Великий жирау говорил дерзко, но недаром народ дал ему имя великий. Он своей честностью заслужил право не бояться говорить то, что думал. И еще никто в Дешт-и-Кипчак не посмел поднять на него руку или оскорбить.
– Разве я сейчас несправедлив?
– Сейчас – не всегда.
– Тогда скажи мне, Асанкайгы, в чем я ошибся.
– Я не всевышний, чтобы вести счет твоим ошибкам, но об одной, быть может самой главной, я скажу. Почему эмиром нижнего улуса ты поставил Кошкарбая?
– Но прежний, Абыз, не смог управлять улусом.
Жирау покачал головой.
– Ты уверен в том, чего твердо не знаешь… Абаз был хорошим эмиром. Но у него есть враг, которого ты садишь у подножья своего трона…
– Кто он?
– Имя его Тюре-бий. У них давние счеты. Ты выслушал одного – человека-лису и сделал так, как хотел он. А ведь ты, хан, сам воспитывал Абыза и учил его быть честным и преданным. И если сегодня глаза его от обиды не хотят смотреть в твое лицо, значит, виноват ты…
Джанибек что-то хотел возразить, но Асанкайгы не дал ему этого сделать. Повысив голос, он продолжал:
– Есть во всем случившемся и еще один твой просчет. Вместо Абыза, которого уважал народ, ты поставил своего родственника Кошкарбая. Он не превзошел предшественника ни умом, ни другими достоинствами, а потому в твоем проступке все усмотрели несправедливость. Одно худое дело стирает в памяти людей тысячу добрых поступков. Хан не имеет права совершать ошибки. Конечно, Абыз не умрет от того, что он больше не эмир, его уважает народ, у него есть богатство.
Джанибека охватило раздражение:
– Разве я не имею права как хан отдать в управление любой свой улус тому, кому захочу? Тем более что Кошкарбай мой родственник…
– Именно потому, что он твой родственник, и не надо было этого делать. Он родственник, да еще и глуп… Кто же посчитает такое назначение правильным и справедливым?
Они замолчали. Говорить было не о чем.
Пять раз теплые ветры с низовья Итиля растапливали снежное одеяло, которым укрывала Дешт-и-Кипчак белая зима, пять раз вырастали в степи высокие травы, чтобы несчитанные ханские стада могли дать потомство и нагулять ко времени увядания желтый мягкий жир. По-прежнему далеко от границ Золотой Орды были османские тюрки, дрались между собой эмиры в Иране, спокойно было в орусутских княжествах.