Шесть мессий
Шрифт:
— Фрэнк, в последнее время тебе не снились необычные сны?
— Нет, мэм, — ответил он после некоторого раздумья.
— Тогда прежде всего я должна рассказать тебе одну очень странную историю.
— Заходи, ребе Иаков Штерн, заходи. — Преподобный махнул рукой в направлении дивана в углу кабинета. — Рад, что у нас появилась возможность встретиться.
— Мне удалось выкроить время в моем деловом расписании, — ответил Иаков.
Преподобный не поднялся из-за письменного стола и не протянул руки. Иаков уселся на диван возле большого глобуса на дубовой подставке. Помимо византийской иконы в золоченом окладе на стене за письменным
Воздух был спертый и прохладный. Тонкие лучи сияющего белого света пробивались сквозь деревянные ставни в затененную комнату как единственное напоминание о том, что дом высится посреди раскаленной пустыни, и в этих лучах кружили взлетавшие с толстого персидского ковра крохотные пылинки. Глаза постепенно приспосабливались к сумраку, но разглядеть толком преподобного, сидевшего за столом, куда не попадал свет, Иаков не мог.
— Прекрасная комната.
— Нравится? Я велел выстроить мой Дом надежды из необожженного кирпича: этот материал характерен для здешней архитектуры, потому что лучше всего подходит для местного климата. Ну а вся обстановка — это пожертвования, щедрые дары моих самых обеспеченных последователей. Я считаю, что священнослужитель не должен получать регулярного жалованья, не так ли, ребе? По мне, это нарушение священного завета между Богом и теми, кто его представляет.
— По-божески это, конечно, верно, но человек должен есть.
— Десятина — вот решение, и, разумеется, как множество иных разумных идей, она известна нам сотни лет. Каждый верующий в общине вносит вклад, и некая часть его доходов идет на содержание духовного пастыря, будь он пророком, священником или раввином.
— Обычно это десять процентов, — заметил Иаков.
— Тут я ввел в обиход маленькое новшество. — Преподобный подался вперед, к свету. — Я беру сто.
Иаков почувствовал, как глаза собеседника тянутся к нему подобно маслянистым щупальцам, и отвел взгляд. Он тяжело вздохнул, его сердце пропустило удар.
— Еще в начале моей проповеднической карьеры я добился немалого успеха, крестил и привлек в лоно нашей церкви значительное число миллионеров. Не стану утверждать, будто все они изначально были проникнуты идеей пожертвования на святое дело, однако, когда мое настойчивое предложение проникло в их сердца и души, оно встретило там воодушевленный отклик. И я сделал открытие: оказывается, эти западные штаты просто лопаются от избыточного богатства. Здесь все приносит огромные доходы: перевозки, ссуды, торговля хлебом, добыча серебра и нефти. Это на востоке миллионер — редкая птица, а здесь их, грубо говоря, дают дюжину на десять центов. И вопреки всем этим толкам насчет верблюдов и игольных ушков мне удалось выяснить, что эти миллионеры жаждут обрести спасение точно так же, как и грешные голодранцы.
— Они что, остаются с тобой, эти бывшие миллионеры?
— О да. Прямо здесь, в Новом городе, — ответил Дэй, не сочтя нужным упомянуть, какой радости исполняется он при виде того, как эти бывшие капитаны индустрии и их избалованные жены выгребают нечистоты из отхожих мест. — И если ты спросишь их, о, я буду поражен, если хоть один не ответит, что сегодня, обретя новую жизнь, он чувствует себя на сто процентов богаче.
— Сто процентов!
— Эта сугубо материальная жизнь полна такой бессмысленной душевной боли. Исполнена такого беспокойства, такой тревоги о сохранении того, что накоплено. Алчного стремления приумножить имеющееся сверх пределов, позволяющих удовлетворить все разумные потребности. И сколь несравненной радостью и удовольствием было бы освободиться от этого страдания и вновь смиренно посвятить себя духовным исканиям.
— Да, должно быть, такие деньги и впрямь страшное бремя. — Иаков огляделся. — Скажи мне, как тебе удается так хорошо с этим справляться?
— Я считаю, что мои труды благословенны, воистину это так.
Преподобный Дэй встал и, хромая, медленно вышел из-за стола, направляясь к Иакову.
— Великое богатство не отягощает мою душу, вес его гнетет мои согбенные плечи не сильнее, чем тяготило бы перышко колибри.
Его жестикулирующая рука пересеклась с лучом света, что повлекло за собой новое круговращение пыли.
— В чем твоя тайна?
— Я не требую ничего для себя. Я слуга, а не господин и живу ради исполнения своего долга перед Богом, и все блага земные проходят через мои руки, не прилипая. Спроси меня, Иаков Штерн, что значат для меня эти деньги, и я правдиво отвечу тебе, что не отличу серебряный доллар от диска круглой пилы. Деньги для меня не более чем инструмент, необходимый для исполнения и завершения святого действа.
— Святого действа?
— Неужели не понимаешь? Новый город. Наш собор. Все, что ты видишь вокруг себя.
— Но какова цель?
— Приблизить людей к Богу. Или, можно сказать, приблизить Его к людям. — Преподобный странно улыбнулся. — Тебя переполняют вопросы. Давай поговорим начистоту.
— О чем?
— Я знаю тебя, Иаков Штерн. — Дэй уселся напротив него. — Хотя, признаться, сначала не узнал. Ты сбрил бороду, старик. Мы виделись в прошлом году в Чикаго. Парламент религий, вспомни.
Иаков кивнул, ощущая тревожное биение своего сердца.
— Ты вовсе не отошедший от дел старик, путешествующий ради удовольствия. Ты знаток каббалы, как я слышал, один из лучших. Вполне естественно, что мне весьма любопытно узнать, что ты здесь делаешь.
Иаков ощутил волну энергии, омывающую его голову и грудь; впечатление было такое, словно слизкая бесхребетная тварь выискивает слабое место, чтобы присосаться или ужалить. Он призвал все свои силы и воздвиг мысленный барьер, чтобы оградиться от опасных поползновений. Его жизнь казалась столь же хрупкой и незащищенной, как кружащие в воздухе пылинки.
— Кажется, я спросил тебя первым, — сказал раввин.
— Справедливо, — согласился преподобный Дэй. — Ну что ж, времени у нас достаточно: спешить тебе некуда.
Он рассмеялся, и в его смехе впервые прозвучала безжалостная нотка.
— Я слушаю, — спокойно произнес Иаков.
Преподобный подался вперед и драматическим шепотом: точь-в-точь взрослый, рассказывающий ребенку сказку на ночь, — заговорил:
— Однажды пробудившись, человек обнаруживает полыхающий в нем свет силы. Если хочешь, это можно назвать искрой Божьей: он сподобился милости прикосновения свыше.
— Такие случаи известны, — заметил Иаков.
— Со временем он приобретает умение использовать силу… нет, неверно: он осознает, как поспособствовать силе в осуществлении ее священного действа. Через него, скромнейшее из орудий. С этого момента она руководит каждой его мыслью и действием, направленными на то, чтобы собрать вокруг себя общину приверженцев и увести их прочь от испорченного мира. В пустыню. Возвести там новый Иерусалим. Сила послала ему видение, в коем было явлено, как и куда должно им удалиться: сон о высокой черной башне, его церкви, поднявшейся из песка.