Шесть опаленных роз
Шрифт:
Но его улыбка померкла, и он посмотрел на меня долгим взглядом, и я поняла, что означает это молчание, вопрос, который он мне задает.
Я раздвинула бедра, открываясь навстречу жесткому давлению его желания между нами.
Его глаза потемнели, желание в них было таким острым, что меня распирало, и мне пришло в голову, что, возможно, я должна бояться — возможно, голод, который я видела в выражении лица Вейла, и чувствовала в том, как он прижимал меня к кровати, — был связан не только с сексом.
Хотя
Он убрал прядь волос с моего лба.
— Ты трясешься, мышонок.
Я скользнула кончиками пальцев под пояс его брюк, легким прикосновением прикоснулась к плоти его живота, нежной коже, твердым и слегка подрагивающим мышцам.
— Как и ты.
Мой голос был хриплым, низким. Вейл слегка опустил голову, когда я заговорила, словно хотел почувствовать слова на своих губах, но остановился, едва не встретившись с ними.
Мы оба не двигались. Не встречаясь в этом почти поцелуе, не отстраняясь, наши руки нащупывали пуговицы одежды друг друга, но не расстегивали их.
Я смотрела на лицо Вейла, на его черты, обрисованные голубовато-серебристыми бликами света, которые напоминали мне очертания роз, которые я ему подарила. Даже с оставшимися ранами он напоминал мне статую, произведение живого искусства, высеченное из камня, не подверженное ни жестокости времени, ни жестокости природы. Он был вечностью, а я — непостоянством, существом, приобщившимся к тайнам, от которых я всю жизнь словно задыхалась.
Как может существо, внешне столь похожее на человека столь потрясающе отличаться от нас?
И тем не менее…
Тем не менее…
Уголок его рта напрягся. Это должна была быть улыбка, но выражение лица было настолько печальным, что меня передернуло.
— Мне всегда было интересно узнать, о чем ты думаешь, — пробормотал он. — Когда ты так смотришь на меня.
— Как?
— Как будто я формула, которую нужно разгадать, и ты очень заинтригована ответом.
Услышав это, не могла не улыбнуться.
— Интригующее — подходящее слово.
Между его бровями образовалась морщинка.
— Это приемлемо?
Вопрос сильно поразил меня, поразил, потому что я не была готова к нему, к тому, что он задаст его таким образом, робко и неуверенно.
Как будто ответ что — то значил для него. Как будто ответ значил для него все.
— Да, — сказала я. — Это звучит замечательно.
Я никогда не могла разгадать Вейла и его многочисленные тайны, но я все равно любила их. И в этих сложностях я видела зеркало, в котором отражалось все то, что не имело смысла во мне самом.
Впервые я увидела красоту во всем, чего не понимала. И я знала, что Вейл тоже видит красоту во всех этих вещах внутри меня.
Я провела ладонью по его животу, наслаждаясь тем, как подрагивают его мышцы под моим прикосновением.
—
— Хм. — Он притворно неохотно хмыкнул мне в губы, но лишь на мгновение, потому что его быстро поглотил следующий поцелуй — грубый, жесткий, требовательный. Он целовал меня так, словно у нас не было времени. Как будто он был смертным.
Его рука скользнула вверх по моей рубашке, большая ладонь легла на мой живот, как будто не зная, куда ею двигать — вверх или вниз. Боги, я тоже не была уверена, где бы я хотела, чтобы он был. Я хотела и того, и другого, и побыстрее.
Я оторвалась от его поцелуя ровно настолько, чтобы сорвать рубашку через голову. Порыв холодного воздуха обдал меня, когда Вейл слегка отстранился, несмотря на мой грубый протестующий выдох.
Эти янтарные глаза пробежались по моему телу, изучая мою обнаженную кожу. Голод в них теперь был безошибочен.
Ты должна бояться, шептал голос в глубине моего сознания.
Но я никогда не боялась смерти.
Нет, этот голод только подстегивал мой собственный. Мои грудь вздымалась от желания, умоляя, чтобы к ним прикоснулись, моя сердцевина стала влажной, умоляя, чтобы ее наполнили. Его глаза впивались в меня, казалось, целую вечность и одно мгновение.
Затем, словно желание пересилило его самого, он потянулся к пуговицам моих брюк и расстегнул их. Я приподняла бедра, чтобы помочь ему снять брюки, и едва успела отбросить ткань, как его рука оказалась у меня между ног.
Удовольствие пронзило мой позвоночник. Я застонала. Мои ногти впились в его спину, а тело по собственной воле дернулось, чтобы быть ближе к нему — несмотря на то, что он прижал меня к кровати.
Он издал низкий стон.
— Я был прав в ту ночь. — Его рот скривился в ухмылке. Он был доволен собой. — Ты действительно этого хочешь.
Он был прав тогда, и я даже не стыдилась этого. Я хотела его уже давно. В ту ночь я впервые подумала о нем, когда находила удовольствие в постели, представляя свои руки его руками, и с тех пор это случалось все чаще.
Теперь, когда его руки были рядом, кружась в эпицентре моего желания… Боги, это было лучше, чем я себе представляла.
Мне было трудно говорить, трудно думать. Он дразнил меня, как будто тоже это знал, хотя я видела, что ему тоже было трудно сосредоточиться на чем-то, кроме этого, я видела это по тому, как его глаза прикрывались, когда у меня сбивалось дыхание.
— Ты тоже долго думал об этом. — Моя рука скользнула дальше под пояс его брюк, скользнула по гладкой коже и жестким волосам, и остановилась на твердой длине его члена, упирающегося в ткань, который немедленно откликнулся на мое прикосновение.