Шесть опаленных роз
Шрифт:
Что ж, они действительно не имели смысла. И никогда не имели.
Я раздавила розу в своей сжатой ладони. На моей коже остались черно-красные пятна.
Все это было напрасно.
Я боролась. Я училась. Я пожертвовала всей жизнью, которая у меня осталась, и я преуспела, я преуспела в создании лекарства, но все было напрасно.
Витарус наклонил мой подбородок вверх, его покрытая розами рука смахнула слезу с моей щеки, шип оставил красную царапину на моей коже.
— Почему
Он обнял меня, как любовник, положив руку на каждую щеку — одно прикосновение смерти, другое — жизни. Я чувствовала, как внутри меня бушует и то, и другое, поднимаясь от его прикосновения — болезнь и жизненная сила, упадок и рост. Мое отражение смотрело на меня из его любопытных глаз, окутанных золотым блеском его желания.
Он хотел поглотить меня так же, как он поглощает увядающие посевы. А я хотела сдаться и позволить ему сделать это.
Но тут что-то шевельнулось за его плечом, что-то едва заметное в густой облачности. Маленький отблеск серебристо-белого цвета.
Крылья.
Вейл.
У меня свело живот.
Вейл не мог быть здесь. Витарус не потерпел бы вампира в своем присутствии. Не было ничего, что боги Белого пантеона ненавидели бы больше, чем напоминание о предательстве Ниаксии.
Возможно, Вейл знал об этом.
Витарус нахмурил брови, заметив, что я отвлеклась. Он начал поворачиваться, но в порыве отчаяния я снова повернула его лицо к себе. Его кожа была очень горячей, и я резко вдохнула, пытаясь подавить желание отдернуть руку.
— Я сказала тебе, что хочу заключить сделку, — заявила я. — Я хочу расторгнуть сделку моего отца.
Я не могла предложить Витарусу ни изделий, ни богатства. Но в бессмертной жизни одна вещь становится ценнее всего остального. Я услышала ответ, который Вейл сказал мне несколько месяцев назад:
Любопытство, мышка. Любопытство.
— Это будет игра, — сказала я. — Если я смогу вернуть тебе все то, что ты отдал моему отцу, ты заберешь обратно чуму. Ты будешь относиться к нашему городу так же, как и раньше.
На мгновение я подумала, что просчиталась, и мелочный гнев Витаруса все равно победит. Но…
Вот. Вот оно. В его глазах мелькнуло любопытство. Жестокое развлечение. Его костяшки пальцев погладили мою щеку и на коже расцвело гниение.
— Ты не знаешь, что предлагаешь мне, дитя.
— Мы договорились? — сказала я.
Вдалеке все быстрее летел Вейл. Теперь я могла различить его очертания: он мчался по воздуху с невероятной скоростью.
Витарус не смог устоять перед этим. Он улыбнулся и наклонился к моему уху.
— Договорились, — прошептал он, а затем выпрямился. Теперь, когда он снова стоял во весь рост, меня почти парализовал страх. Но он протянул руки, ожидая,
Мой отец заключил сделку от отчаяния.
Я зачерпнула горсть земли из-под земли и вложила ее в руки Витаруса.
— Почва, — сказала я.
Ладонь Витаруса оставалась открытой, ожидающей.
Мой отец заключил сделку, потому что его окружал увядающий мир — почва, которая не давала жизни, посевы, которые не росли.
Я сорвала цветок с кустов роз и положила его на грязь в ладонях Витаруса.
— Цветы.
Медленная, страшная улыбка расползлась по его губам.
Вейл почти был здесь. Я видела его лицо, теперь уже отчаявшееся, его протянутую руку, которая тянулась ко мне, хотя он был еще далеко. В ней был один единственный цветок, всего лишь крошечная красно-черная точка вдалеке.
— Что еще? — спросил Витарус.
Мой отец заключил сделку, потому что его окружал увядающий мир.
Почва, которая не давала урожая.
Урожай, который не всходит.
И дочь, которая должна была умереть.
Мой отец ненавидел богов за то, что они отняли у него средства к существованию. И он слишком сильно любил свою семью, чтобы отпустить ее. В тот день он стоял на коленях в поле и смотрел на меня, как на разбитую надежду, так же, как он смотрел на те мертвые растения.
Теперь это казалось таким очевидным.
Я думала, что не доживу до семнадцати, двадцати, двадцати пяти лет. Но вот мне исполнилось тридцать лет, сердце все еще бьется, смерть идет в ногу со мной, не обгоняя. Я все еще живу, как и проклятые и одновременно благословенные цветы, оставленные моим отцом.
Я чувствовал себя дурой за то, что не поняла этого раньше. Что моя более долгая, чем ожидалось, жизнь была не просто удачей. Я жила, пока город увядал. Почему мне даже не пришло в голову задаться этим вопросом?
Я вложила свою руку в руку Витаруса, положила поверх цветка и грязи.
Вейл упал на неровную поверхность земли прямо за Витарусом.
Но внимание бога было приковано ко мне.
— И? — произнес Витарус на выдохе.
— Я, — сказала я. — Я отдаю тебе себя.
Витарус наклонился ближе, его губы были так близко, что касались моих.
— Люди, — промурлыкал он. — При всех ваших недостатках, может быть, вы все-таки не такие уж скучные.
Его поцелуй был яростным и глубоким, его язык раздвигал мои губы, требуя, исследуя. Я не могла дышать. Мир растворился. Жизнь и смерть столкнулись друг с другом. Он вдохнул в меня воздух, и его дыхание было ростом, солнцем, водой и светом, а затем он глубоко вдохнул, отбрасывая все это и разжигая, как огонь, болезнь, которая преследовала меня с самого рождения. Мои силы иссякли. Мои легкие сморщились. Моя кожа стала горячей от жара и холодной от дрожи. Сердце билось, билось, билось, пульсируя лишь тонкой, бессильной кровью.