Шесть серых гусей
Шрифт:
Приходите в три часа дня к черному ходу во дворе справа.
С глубоким уважением, преданная Вам Домитилла Сальваро».
Ларри в очередной раз сложил тонкий лист бумаги и вернулся на скамейку. Письмо было отправлено позавчера, но в почтовом ящике оказалось только сегодня. Было четыре часа пополудни, а он все никак не мог решиться перейти улицу. Впервые за много дней было пасмурно; унылые фасады со слепыми окнами вдоль разоренного и пустынного парка источали такой могильный холод и выглядели так тоскливо, что он счел это дурным предзнаменованием. Он предчувствовал ловушку. Было в этом двойном листке бумаги что-то тревожное и в то же время интригующее: несмотря на неловкий пока еще синтаксис, письмо писала плутовка, которая делала все, чтобы вынудить его отказаться от намерения никогда не переступать порог известного дома на Ривьера-ди-Кьяйя. Желание соблазнить, воспоминания о взглядах, которыми они обменялись (да было ли это?) в полумраке, полудетский шантаж, намек на таинственные «материалы», неоднократное упоминание о своем желании вырваться из «тюрьмы», неуклюжая, как ему казалось, попытка возбудить его любопытство, привлекая доказательством существования некоего документа, касавшегося судьбы семейства Шелли! Набор способов, которыми она пыталась привлечь его, был настолько полон, что он поначалу подумал, не сам ли Амброджио предложил ей, в качестве последнего средства, написать еще одно письмо. В этом послании сквозило какое-то упрямство отчаяния, которое могло исходить только от него.
Ларри тяжело поднялся с мраморной скамьи, на которой они с Полом сидели в ту памятную ночь, и сделал несколько неуверенных шагов вдоль решетки парка. Потом разорвал письмо на мелкие кусочки и тщательно закопал в мусорной куче рядом с аквариумом. Под серым зимним небом пальмы выглядели нелепо и неуместно, и это странное впечатление усиливало его тревогу: похоже, его действительно ждет ловушка. Ему показалось, что он слышит голос Пола, призывающий к осторожности. «Твое любопытство тебя погубит», — сказал бы он, если бы мог видеть его сейчас. «И был бы прав, — подумал Ларри. — Но как ему объяснить, что истинная цель моего присутствия здесь — желание удовлетворить мое любопытство и успокоиться? Под предлогом того, чтобы отругать Домитиллу за ее письмо (в этой семейке все любят писать письма), я смогу увидеть лицо, носящее столь необычное имя, и реального человека, который стоит за мелькнувшим в зеркале силуэтом. А потом, ласково отчитав ее и расставив все точки над i (как я поступил с ее отцом), уйду, посоветовав никому не рассказывать о моем визите». Он прошелся вдоль решетки. Ну, чем он рискует? Перед уходом из отдела он позвонил лейтенанту Симмонсу, дежурившему в порту. Тот подтвердил, что «Герцогиня Бедфордская» недавно пришвартовалась и что какой-то итальянец, пришедший от имени Ларри, предъявил пропуск и ждет, когда судно разгрузят, а выгрузка продлится до позднего вечера, потому что на рассвете корабль должен отплыть в Палермо. Времени у Ларри, таким образом, было предостаточно. И потом, в конце концов, она предлагала ему какие-то сведения, и, желая получить их, он просто выполняет свои служебные обязанности!
С бьющимся сердцем Ларри перешел через улицу. Убогие занавески загораживали окна привратницкой под сводом ворот, выбоины мостовой заполняла стоячая вода, тускло блестевшая в свинцовом свете, пробивавшемся со двора.
Он направился к черному ходу. В темном колодце лестничного проема не было ничего от поблекшей роскоши парадной лестницы. Шаткие ступени освещались только узкими запыленными окошками, выходившими на тихую площадь Сан-Паскуале. Ларри осторожно миновал площадку второго этажа и медленно поднялся на третий. На верхней ступеньке он споткнулся, ухватился за перила и, прежде чем тихонько постучать в дверь, подождал, пока утихнет сердцебиение.
Дверь немедленно открылась, и молодые люди оказались лицом к лицу. Словно удивившись своей обоюдной храбрости, они на миг застыли в неподвижности, молча рассматривая друг друга. Потом девушка отступила, пропуская Ларри в квартиру. Он вошел в слабо освещенную кухню, казавшуюся такой же убогой и запущенной, как та часть квартиры, которую он видел на прошлой неделе.
— Он действительно ушел? — спросил он вполголоса.
Она кивнула. Повисло молчание. Она застенчиво и испуганно смотрела под ноги. В ее позе не было ни самонадеянности, ни развязности, которых он так опасался.
— Вы… вы ждали за дверью? — спросил он взволнованно. — Я не слышал шагов…
— Я видела, как вы идете через двор, — ответила она. Она подняла голову и смотрела прямо на него, и Ларри смог наконец как следует рассмотреть лицо той, что мелькнула грациозным видением. Он почувствовал разочарование, смешанное с непреодолимым влечением: именно эти противоречивые чувства он и ожидал испытать. Девушка в самом деле была красива, с изящно очерченными бровями над темными, как и волосы, глазами, и хотя на вид ей нельзя было дать больше шестнадцати, в ней не было ничего от свежести девочки-подростка. Казалось, что она уже все пережила, глубокая усталость исказила чистые черты ее лица, проложила тени под глазами и лишила кожу юной чистоты.
— Вы тогда меня очень удивили и испугали, — сказал он. — Возможно, виновато зеркало, но мне почудилось, что в полумраке внезапно возникло… какое-то видение… Как встреча во сне…
Она шаловливо усмехнулась и весело спросила:
— Или как в замке с привидениями?
Он кивнул. «Почему бы и нет, — подумал он. — Мы в доме Мэри Шелли, ей бы это понравилось».
— Может, вы и видели мое отражение, — продолжала девушка, — но в тот день я не хотела быть замеченной! Напротив, я хотела спрятаться, чтобы рассмотреть и послушать вас, когда вы не знаете о моем присутствии. Мне это не удалось.
Ларри решился развить успех.
— А когда взорвалась бомба, вы тоже играли в привидение, не так ли? — спросил он.
Она бросила на него злой взгляд, но глаза ее в ту же минуту подернулись дымкой удивления.
— Вы и тогда хотели остаться незамеченной?
Она небрежно махнула рукой:
— В тот день это был не просто сон, а кошмар…
— Так это были вы? — настаивал Ларри.
Она вновь издала сдержанный смешок, очень похожий на признание.
— Вы слишком любопытны, — произнесла она, снова опуская голову.
— Когда взорвалась бомба, вы, наверное, испугались за отца!
Она нахмурилась:
— Наоборот, в какой-то момент меня охватила безумная надежда на то, что он больше не встанет. Я была в отчаянии, когда он поднялся и пошел прочь, покрытый пылью и яичными желтками, точно клоун… Нет, если я и испугалась, то только за вас. Я чуть не бросилась вам на помощь, едва не наклонилась, чтобы помочь подняться. Я бы так и сделала, если бы рядом не было отца…
Он только пожал плечами:
— Ваш отец считает, что вы сердитесь на него, потому что чувствуете себя здесь пленницей. Но, кажется, это неправда: стоит ему отвернуться, как вы убегаете!
— Бывает, — ответила она, едва заметно улыбаясь. — В тот день, когда на почте взорвалась бомба, я просто хотела убедиться, что не ошиблась в вас.
— Как давно вы следите за мной? — живо спросил Ларри. — И как вы узнали, где меня искать?
Девушка состроила насмешливую гримасу.
— Некоторые посланцы отца служат и мне…
— Да-да, понимаю. Название траттории вы узнали у мальчишки…
— Вы так встревожились, увидев ее, — сказала она, давясь смехом, как маленькая девчонка. — Я никогда не решилась бы туда войти! Увидев, как храбро вы шли по этим отвратительным переулкам, я убедилась в том, что хочу написать вам еще раз.
Испытывая неловкость, Ларри сел на табурет, который Амброджио приносил в гостиную в прошлый понедельник.
— Поговорим об этих письмах, синьорина, — произнес он укоризненно. — Два за неделю, и все об одном и том же — это слишком много. Поэтому мне придется повторить вам все (правда, в более мягкой форме), что я говорил вашему отцу: не стоило их мне писать, потому что это лишено всякого смысла. Вы сами прекрасно знаете, что мы почти не видели друг друга, и понимаете, что и речи не может идти о том, чтобы между нами возникла любовная связь, даже если мне очень хочется поверить, что вы имеете все основания желать уехать от этого человека и из этого города.