Шесть тетрадок

Матвеева Людмила Григорьевна

— Мишка, не пора ли тебе спать? — спрашивает мама.

— Ещё полчасика, — по привычке говорит Мишка.

— Твой единственный сын растёт уличным мальчишкой. Я сама слышала, как он кричал: «Шухер!» Это ужасное слово. Тюремный какой-то жаргон.

— Ничего не уличным, — сказал Мишка.

Он решил лечь на свой сундук, но не спать, а только немного полежать. Он приляжет, дождётся, когда наступит двенадцать часов и придёт Новый год.

Мама постелила ему, взбила кулаками подушку.

Всё-таки

сегодня хороший вечер. Снег идёт за окном, шуршат по стёклам снежинки. Скрипят чьи-то шаги во дворе. А может быть, это кажется. Или снится.

— Тише. Мишка уснул, — говорит мама. — Давайте я посуду помою.

— У нас на заводе вчера закончилась сборка первого эскалатора для нового метро. Блестяще прошли испытания.

Мишка сразу просыпается.

— Папа! Что же ты молчал? На вашем заводе делают эскалатор! А ты мне ничего не сказал.

— Спи, спи, — говорит мама.

— Зачем говорить? — отвечает папа. — Завтра об этом напишут во всех газетах. «Испытания прошли отлично».

— Конечно, отлично, — говорит Мишка и думает, что об этом надо написать в общую тетрадь. После каникул он это обязательно сделает. Придёт в школу и напишет.

Будут длинные снежные каникулы. Можно делать что хочешь. «С Новым годом» — потому, что Новый год. А «С новым счастьем» — это, наверное, потому, что каникулы. Просторные дни, бег, озябшие руки и тысяча, тысяча самых разных дел.

Зина в красной косынке

Мишка стоит около шахты. Вышел из-за забора человек, быстро пошёл по улице.

— Дяденька! Можно вас спросить?

Человек обернулся. Лицо девушки, чёлка спускается на лоб, упрямые глаза. Она сказала:

— «Дяденька». Сам ты тётенька. Букву «М» на шапке носишь. Ты чей?

— «М» — это «метро». Мы в школе пишем историю метро.

Мишка шёл с ней рядом и рассказывал. Уже пятую общую тетрадь вот такой толщины исписали. Много интересного, только успевай записывать. У него, у Мишки, есть друг, журналист Мельниченко, и Мельниченко сказал: «Расспрашивать расспрашивай, а надоедать не надоедай».

— Толковый парень этот журналист Мельниченко, — говорит девушка. — Меня Зиной зовут. Зина Шухова. Не смущайся, ты не надоедаешь. Ты просто расспрашиваешь. Как я пришла на метро?

Они садятся на скамейку, и Зина начинает рассказывать.

Отец Зины работал сторожем в кино. Мальчишки хотели пролезть без билета, он гнался за ними по набережной и кричал:

— Убью негодяев!

Может быть, он был нервным человеком, а может быть, злым от голода. Только что закончилась гражданская война, была разруха.

Дома Зина и её брат Гриша ждали, когда отец придёт с работы. Им казалось: придёт отец, принесёт поесть. Он приходил и ничего не приносил. Где он мог взять? Мама плакала, у неё стало костлявое лицо, а глаза ввалились.

Гриша сказал сестре:

— Я убегу из дому завтра. Беспризорником и то лучше.

— Я с тобой убегу, — сказала Зина.

Они убежали ночью. На платформе товарного поезда доехали до Москвы.

Они шли по улице, Зина говорила:

— Гришка! Смотри, камень под ногами, как пол. Хорошо в Москве!

Компания беспризорников ночевала в недостроенном доме на Тверской. Там теперь Центральный телеграф.

Беспризорники очень понравились девятилетней Зине. Были они смелые, самостоятельные. Не ждали, пока кто-нибудь накормит, — воровали на базарах, а иногда в домах.

Тётка на базаре продаёт булки. Булки розоватые, пышные. Корочка блестит, как лакированная.

— Тётечка, смотрите скорее! — кричит Зина. — Мальчик булку украл!

Торговка обернулась, погналась за Гришкой. А Зина одну булку за пазуху, другую, ещё, ещё — на всю компанию.

Разъярённая тётка догнала Гришку, а у него ничего нет.

— Ищите, обыскивайте! Я стоял и смотрел. Ничего не взял.

— Пусти, тётка, мальчика. Не имеешь права, он ничего не украл.

Прогнали беспризорников с Тверской, они переселились на Ваганьковское кладбище. Тихое место, здесь не найдут. Только страшно ночью. Зина знает, что никого нет. Но что там у могилы светится? Знает, что ограда и памятник. А кто там стоит и рукой машет? Никого нет. А страшно.

Мальчишки говорят:

— Не бойся. Зато тут милиции нет — они нас по улицам ищут, асфальтовые котлы обшаривают, думают, там беспризорники греются. А мы тут живём, в старом склепе. Всех обманули, вот какие мы ребята.

Вдруг свистки среди ночи, окружили милиционеры старый склеп. Светят сильные фонари.

— Выходи на свет, ребятки. Выходите, не бойтесь.

Всех до одного поймали. Отправили Зину в трудовую коммуну. Коммуна была на улице Остоженке, в бывшем Зачатьевом монастыре. Беспризорники называли сокращённо: «Зачмон».

Зине Зачмон не понравился. Толстые кирпичные стены, узкие километровые коридоры. Казалось, в тёмных углах прячутся монахини в чёрной одежде.

«Всё равно не останусь», — думала Зина.

Кругом незнакомые стриженые дети. Ходят в школу. Клеют конверты для почты. Поют песни.

Гриша прислал письмо из колонии: «Думал, убегу. А теперь решил погодить — осмотрюсь, зиму отогреюсь, весной поглядим. Я тебе напишу. Кормят нас хорошо, каждый день хлеб, и сахар, и горячее».

Зина не хотела учиться. Все шли в школу, она пряталась в сарае.