Шестая колонна
Шрифт:
— Может быть. Очень может быть. Я об этом думал, но ничего подходящего не придумал. Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь из нас начал изображать из себя, скажем, пастора обычной протестантской церкви. Я человек не слишком религиозный, но и я бы этого переварить не смог. Возможно, что в конечном счете меня беспокоит то же самое, что и Хау. Но у нас нет другого выхода. Мы вынуждены считаться со взглядами других церквей и по возможности не вступать с ними в конфликт.
— Можно вот что сделать, — предложил Томас. — Один из догматов нашей церкви мог бы состоять в том, чтобы допускать и даже поощрять поклонение любым другим богам. Кроме того, всякая церковь нуждается в деньгах, особенно сейчас. Мы могли бы предложить им финансовую поддержку без всяких предварительных условий.
— Да, и то и другое будет полезно, — согласился Ардмор. — Но это штука деликатная. Мы должны использовать любую возможность, чтобы завербовать как можно больше настоящих священников. Будьте уверены, что к нам примкнет каждый американец, как только поймет, куда мы метим. Задача будет состоять в том, чтобы отобрать тех, кому можно доверить нашу тайну. Теперь насчет Денвера, — Джефф, ты готов снова отправиться туда, скажем, завтра?
— А Хау?
— Мне кажется, он все-таки согласится.
— Минутку, майор! — Это был доктор Брукс, который до сих пор, по своему обыкновению, молча слушал. — Мне кажется, лучше было бы подождать день или два, пока Шир не внесет кое-какие изменения в конструкцию посохов.
— Что за изменения?
— Помните, мы экспериментально установили, что эффект Ледбеттера можно использовать для стерилизации?
— Да, конечно.
— Благодаря этому мы и можем со спокойной совестью обещать больным исцеление. Но мы недооценили возможностей этого метода. На этой неделе я заразил себя сибирской язвой…
— Сибирской язвой?! Господи, доктор, зачем же так рисковать?
Брукс спокойно взглянул на Ардмора.
— Но ведь без этого не обойтись, — начал терпеливо объяснять он. Эксперименты на морских свинках дали хороший результат, но разработать методику можно только в опытах на человеке. Так вот, я заразил себя сибирской язвой, подождал некоторое время, чтобы дать болезни развиться, а потом подверг себя ледбеттеровскому облучению на всех диапазонах, кроме тех частот, которые смертельны для теплокровных позвоночных. Болезнь исчезла. Меньше чем через час в результате естественного преобладания анаболизма над катаболизмом от патологических симптомов не осталось и следа. Я выздоровел.
— Будь я проклят! А как по-вашему, при других болезнях это тоже поможет так же быстро?
— Не сомневаюсь. Дело не только в том, что это подтверждают опыты на животных. Такой же результат дал еще один эксперимент, хоть и непреднамеренный, — впрочем, это можно было предвидеть заранее. Может быть, кто-нибудь из вас заметил, что у меня в последние дни был сильный насморк. Облучение и его вылечило заодно с сибирской язвой. Известно, что насморк вызывают несколько десятков патогенных вирусов, а облучение уничтожило их всех без разбора.
— Очень рад это слышать, доктор, — сказал Ардмор. — В конечном счете одно это принесет человечеству, может быть, больше пользы, чем любое военное применение эффекта Ледбеттера. Но какое отношение это имеет к организации филиала нашей церкви в Денвере?
— К этому, возможно, и не имеет. Но я позволил себе дать указания Ширу переделать один портативный излучатель, чтобы любой из наших агентов, не имея в руках ничего, кроме посоха, мог исцелять больных. Я думаю, стоит подождать, пока Шир не переделает таким же образом посохи Томаса и Хау.
— Я думаю, вы правы, если это не займет слишком много времени. А можно посмотреть, как его переделали?
Шир продемонстрировал посох, над которым работал. Внешне он ничем не отличался от прочих: это был шест почти двухметровой длины, увенчанный резным набалдашником в форме куба с ребром сантиметров в десять. Грани куба были окрашены в те же цвета, что и стены храма. Причудливые золотые завитушки, арабески и рельефные фигурки на поверхности набалдашника и самого посоха скрывали рукояти управления излучателем, встроенным в куб. Не изменив внешний вид посоха, Шир всего лишь добавил в излучатель дополнительную схему, позволявшую ему генерировать излучение на всех частотах сразу, кроме тех, что смертельны для позвоночных. Для этого нужно было только нажать на определенный золотой листок на поверхности посоха. Над конструкцией посоха и его оформлением Шир и Грэхем бились долго, стремясь к тому, чтобы украшения и скрытый среди них излучатель составляли единое целое. Они прекрасно сработались, и неудивительно, ведь способности у них были сродни: художник всегда на две трети мастер-ремесленник, а ремесленник в душе всегда отчасти художник.
— Я бы вот что еще предложил, — сказал Брукс, после того как все осмотрели посох и познакомились с его действием. — Нужно, чтобы этот новый эффект был посвящен Тамар, Властительнице Милосердия, и чтобы загорался ее цвет, когда будет включен излучатель.
— Правильно, — согласился Ардмор. — Хорошая идея. Приводя в действие посох, нужно, чтобы он всякий раз светился тем цветом, что закреплен за соответствующим богом, к которому мы якобы взываем. Давайте установим такое правило. И пусть они ломают голову, как обыкновенный свет может творить чудеса.
— Зачем заниматься всей этой ерундой? — спросил Кэлхун. — Все равно паназиаты не догадаются, как у нас это получается.
— По двум причинам, полковник. Прежде всего, таким способом мы наведем их на ложный след и введем в заблуждение их ученых, когда те попытаются раскрыть нашу тайну. Не надо недооценивать их способностей. Но еще важнее психологическое действие, которое это окажет на людей, чуждых науке, — и желтых, и белых. Если что-то похоже на чудо, все думают, что это и есть чудо. Научными чудесами обыкновенного американца не удивить, он к ним привык и считает в порядке вещей: «Ну и что, подумаешь? Вам за это и платят». Но добавьте к этому пару дешевых эффектов и дурацких заклинаний, а главное не заикайтесь о науке, — и он будет потрясен. Чисто рекламный трюк.
— Ну ладно, — сказал Кэлхун, явно не желая продолжать разговор, вам, конечно, лучше знать — у вас, по-видимому, большой опыт по части того, как дурачить публику. Я над такими вещами никогда не задумывался, мое дело — настоящая наука. Если я больше вам не нужен, майор, я пойду, мне нужно работать.
— Конечно, полковник. Конечно! Продолжайте свою работу, она для нас важнее всего. — Но когда Кэлхун вышел, Ардмор задумчиво добавил: и все-таки не понимаю, почему психологию масс нельзя считать наукой. Если бы кто-нибудь из ученых в свое время взялся всерьез исследовать то, что прекрасно знает из опыта любой рекламный агент или политик, мы бы, может быть, теперь не оказались в таком положении.
— Кажется, я мог бы вам ответить, — скромно заметил доктор Брукс.
— Что-что? А, конечно, доктор. Что вы хотите сказать?
— Психологию не считают наукой, потому что там все слишком сложно.
Ученые мыслят упорядочение и любят ясность. Таких областей знаний, где ясности не хватает, они стараются избегать, а тяготеют к тем, где ее внести сравнительно легко — например, к физическим наукам. И получается, что в более сложных предметах предоставляется разбираться практикам. Например, есть достаточно строгая наука термодинамика, но вряд ли в ближайшие годы появится наука психодинамика.