Шестьдесят смертей в минуту
Шрифт:
– Чего, братан, тяжко? – спросил единственный сокамерник Димы, высокий жилистый мужчина по имени Муса. – Привыкай. Тяжело только первый месяц, потом уже легче. Второй месяц как неделя пролетит, а третий…
– Ты в этой помойке третий месяц? – удивился Дима.
– Разве это долго? Ну, вообще-то бывает, что предварительное следствие по году тянется, и по два, и дольше.
– И как тут, жить можно?
– Конечно, здесь тепло и сухо.
Два низких окошка, забранных ржавыми железными прутьями, выходили на равнину, откуда ветер приносил горький запах полыни. Радченко плюнул на
– Ты сам откуда? – спросил он, но не дождался ответа.
Радченко впал в состояние глубокой задумчивости, в который раз стараясь понять, из-за чего начался весь сыр-бор на площади. Итак, он затарился в магазине и побрел к машине. И вдруг трое идиотов во главе с местным парикмахером нагоняют его… Может быть, они хотели ограбить или угнать машину? Нет, таким странным способом людей не грабят и машины не отбирают. Он пострадавшая сторона, это ясно как день. Тогда почему валяется в вонючем клоповнике? Наверное, надо подождать, в ближайшее время все разъяснится.
Прошел час, и два незнакомых мента выдернули Диму из камеры. Один держал задержанного под прицелом автомата, другой поставил его перед стеной, на которую повесили белую простыню, вытащил из ящика стола фотоаппарат, сделал несколько фотографий.
– Спросить можно, приятель? – подал голос Радченко.
– Научись обращаться, как положено, гнида, – ответил один из ментов. – Я тебе «гражданин начальник» или «гражданин лейтенант». А приятель тебе тот, с кем ты, сволочь недоношенная, в канаве пьяный валялся.
Вопросы задавать расхотелось. Диму снова засунули в камеру, закрыли дверь и забыли о его существовании.
– Фотографировали? – спросил Муса. – Значит, скоро пальцы твои снимать будут. Ну, намажут их гуталином. И занесут в дакт… в дект… Нет, не выговорю.
– В дактилоскопическую карту персонального учета, – сказал Радченко и отвернулся к стенке.
Появлению второго арестанта одичавший в одиночестве Муса очень обрадовался, но понял, что новичок не в том настроении, когда разговоры разговаривают.
Между тем Кирим Урузбеков не терял времени даром. Он посадил в «уазик» дежурного по отделению сержанта Алымбая Салтанова и помчался обратно на площадь. Капитан боялся, что собравшийся народ может позариться на «Жигули». Разграбят все, что есть в тачке, выпотрошат багажник, выдерут магнитолу с колонками, снимут колеса. А потом подожгут машину – и дело с концом. Оказавшись на площади, Урузбеков с облегчением вздохнул: народ милицию еще уважает. Машину не тронули, исчезли только мешки и провиант, который приезжий купил в магазине.
Кирим сел за руль и отогнал «Жигули» на свое подворье, поставил рядом с домом, думая о том, что, может быть, машина станет его собственностью. При определенном стечении обстоятельств… Пусть пока постоит под брезентовым тентом, а дальше видно будет, как с ней поступить. В прежние времена частенько случалось, когда вещественные доказательства по уголовному делу становились
Минут десять капитан, пуская табачный дым, о чем-то размышлял. План, простой и гениальный, сложился сам собой, ничего и придумывать не потребовалось. Что ж, Урузбеков без малого тридцать лет в органах, начал с нуля и кое-чего в жизни добился. А уж как «сшить» уголовное дело, его учить не надо.
Он позвал старшину, дожидавшегося на улице, в кабине «уазика». Вдвоем они открыли «Жигули» ключами, отобранными у задержанного, осмотрели машину и отошли в тень, пораженные результатом обыска.
– Похоже, крупная рыба попалась. – Капитан закурил сигарету, что случалось с ним лишь в минуты душевного волнения. – М-да… Вот же черт… Кто бы мог подумать…
– Очень крупная рыба, – поддакнул старшина.
В багажнике они обнаружили пистолет «ТТ» с двумя запасными обоймами, охотничье ружье шестнадцатого калибра, патронташ, военные карты. В салоне под сиденьем паспорт, по виду настоящий, на имя Бахтияра Сулейменова. А также диплом об окончании ветеринарного техникума, выданный семь лет назад в Туркменистане, и удостоверение старшего инспектора областной ветеринарной службы.
На заднем сиденье акушерский саквояж, в котором медицинский инструмент, какие-то лекарства в упаковках и поношенный белый халат. В потертом кошельке, спрятанном под сиденьем, сто пятьдесят долларов десятками и рублевая мелочь. Рубли капитан отдал старшине и сам удивился своей щедрости. Доллары трижды пересчитал и переложил в бумажник. Эти десятки почему-то не согрели душу, напротив, заронили семена беспокойства.
Кирим вспомнил, что телефонной связи с районом нет вторую неделю. По рации он связался с младшим лейтенантом Ибрагимовым, приказал сфотографировать задержанного ветеринара, напечатать карточки, снять с него отпечатки пальцев и скакать на лошади в район. Надо выяснить личность задержанного.
– Сделаешь дела – скачи назад во весь опор, – приказал капитан. – Деньги на прокорм лошади возьми у меня в столе.
– Может, на машине разрешите съездить? – Лейтенанту очень не хотелось тащиться за тридевять земель на старом мерине. – У меня даже седла нет.
– Вместо седла телогрейку подстелешь, – взорвался Урузбеков. – Мы выбрали весь месячный лимит на бензин. Ты на машине будешь кататься, а я пешком ходить?
Он дал отбой, разложил на самодельном столе под чинарой бланки протокола, нежно подышал на перо чернильной ручки и долго ковырялся с бумагами, пока наконец кое-как не заполнил протокол.
Стоял поздний вечер, дождь поливал пустые улицы, когда позвонил жених Джейн Майкл Уилкист.
– Я очень соскучился, – сказал он. – Черт, так соскучился, что этот месяц с небольшим кажется вечностью. Наверное, только в разлуке понимаешь, насколько сильно любишь человека. Ты знаешь, обычно я не распространяюсь на эту тему. Но сейчас другой случай. Я готов говорить о любви хоть всю ночь.
– Спасибо. – Джейн была растрогана до слез. Трудно вспомнить, когда последний раз Майкл вспоминал о своих чувствах. – Расскажи, как дела.