Шестерки Сатаны

Влодавец Леонид Игоревич

Ситуация, в принципе, житейская, таких вокруг тысячи. Но в нашем случае особенная. Ведь Вика, строго говоря, только по внешности была им мачехой. Ленкино доминантное «я» в этой части безжалостно давило индифферентность к детям, исходившую от других «я», содержавшихся в этой коммунальной черепушке. Она воспринимала их не как детей мужа от первого брака, а как своих, в муках рожденных. Хотя мучилось, справедливости ради скажем, совсем не то тело. Поскольку ни Колька, ни Катька за весь «отчетный период» так ни разу и не назвали ее «мамой», я мог догадаться, что у Вики в душе ломило. И сильно. А следствием этого явилась неприязнь к Чуду-юду. Гораздо большая, чем за то, что он ей тело поменял.

От детишек проистекала

и некая напряженность между Викой и Зинкой. Сестры Чебаковы, выражаясь по-научному, были однояйцевыми близнецами. Почти три десятилетия каждая из них считала, что в понятие «сестра» входит почти то же самое, что «я сама». То есть то же лицо, те же волосы, те же телесные формы и даже одинаковая одежда. Различие было лишь в мелких деталях, типа Зинкиной родинки на шее, которой у Ленки не имелось. И дети у них тоже были почти общие. Во всяком случае, сами поросята больших различий между мамами не находили. А тут, выражаясь языком классика, «такой реприманд неожиданный». Сестрица-дубликат по форме исчезает, а вместо нее появляется рябая брюнетка с железными мышцами и нежным девичьим голоском, в котором то и дело проскальзывают западноукраинские нотки. И существо это по внутреннему содержанию ощущает себя Ленкой, считает старшим братом Игоряшку Чебакова, а мужем — Димочку Баринова. Умом, конечно, кандидат филологических наук 3. И. Баринова всю справедливость этих положений осознавала, но сердцем все это принять пока не сумела. Она привыкла, что гражданка с описанной внешностью является Танечкой Кармелюк, подконтрольным и управляемым спецсубъектом, за которой надо глядеть в оба и не проморгать, если она в очередной раз взбрыкнет.

Наверно, окажись все наоборот, то есть если б Викой стала Зинка, этой напряженности в отношениях было бы поменьше. При всем внешнем сходстве сестры Чебаковы по характеру заметно различались. Зинуля — должно быть, от своего не шибко удачного замужества в первую очередь — была позлее, пожестче, построже. Ленка, наверно, при том же рациональном понимании ситуации постаралась бы припрятать все негативные эмоции, не стала бы наступать на больные мозоли, сыпать соль на раны и так далее. У Зинки это не получалось. Отчужденность между сестрами по сознанию быстро росла. И, как мне казалось, Ленкина доброта и благорасположение к сестре, натыкаясь на холод и сухость, все больше угасали. В этой сфере Викиного сознания медленно, но уверенно утверждалось нечто иное, присущее, по-видимому, Танечке: осторожность, расчетливость, некая оборонительная боеготовность.

Таким образом, оснований для того, чтоб признать свою семейную жизнь идиллической, у меня не было.

Итак, в нашем обиталище зацокали каблучки Вики. Конечно, надо было оторвать спину от дивана и встретить миссис Баринову. Может быть, хотя бы поинтересоваться ее самочувствием и чмокнуть в щечку. Все это было очень уж в лом, но я героически себя преодолел. То есть сумел встать и выйти в прихожую, где Вика уже стряхнула свои цокающие туфли на высоком каблуке — бедняжка, выходя в люди, пыталась компенсировать заметную потерю в росте, связанную с переселением в новое тело. В момент моего появления она как раз всовывала ноги в шлепанцы. С очень сердитым видом.

— Привет, — сказал я, чмокая фурию в заранее намеченное место.

— Ага, — отозвалось существо, даже не попытавшись изобразить какую-то радость на мрачной мордочке. При этом оно еще и отпихнуло меня, как нечто мешающееся под ногами у жутко озабоченного делами человека. Впечатление было такое, будто она не просто устала и торопится в душ, а вообще разъярена и вот-вот начнет крушить мебель, бить посуду или, того хуже, начнет отрабатывать на мне свою ударную технику. Поэтому я не стал приставать к ней с расспросами — себе дороже. Пусть окатится прохладной водичкой, глядишь, и остынет.

Из душа она вышла, действительно чуточку подобрев или, по крайней

мере, успокоившись.

— Ел? — спросила Вика, появляясь на кухне в халатике на голое тело.

— Так точно. Думал подождать тебя, но потом раздумал.

— Правильно, — буркнула она. — Я вообще могла сегодня не прийти. Если бы решила вкалывать до упора. А тут еще Зинуля с Лариской прибежали, довольные, как свиньи. У них там в восьмом секторе очередная трудовая победа. Решили с благоволения Чуда-юда отметить это дело и нажраться, как клизмы. Через полчаса завалятся к нам.

О том, что этот самый восьмой сектор в течение прошедшего года стал играть одну из первых ролей в деятельности Центра трансцендентных методов обучения, я мог судить по тому, что он то и дело упоминался в разговорах между Викой, Зинкой и Чудом-юдом. Однако чем данный сектор занимается и какие мировые проблемы решает, до меня, малограмотного, не доводили. Сам я этим тоже не интересовался — своих дел хватало. Вообще в последнее время, то есть уже в данном временном потоке, я значительно меньше интересовался не только тем, чем занимается ЦТМО, но и тем, какие последствия должны вызвать мои собственные текущие действия, протекающие в жестко очерченном Чудом-юдом «коридоре». Иногда я как-то невзначай догадывался, что проведенные мной под диктовку отца родного переговоры вызывали переход какого-то пакета акций из одних рук в другие, внезапное разорение или ликвидацию какой-то фирмы или, наоборот, столь же неожиданную раскрутку оборотов другого заведения, но о своих догадках скромно помалкивал. Тем более если при этом группа товарищей взлетала на воздух, расстреливалась из автоматов или внезапно травилась грибками в сметане.

Впрочем, почему Зинуля с Ларисой собрались отмечать свою трудовую победу у нас с Викой на хате, я все же решился спросить. Главным образом потому, что ожидалась в гости Лариса. Ее я лично в глаза не видал, а раз так, то прибытие незнакомки подразумевало, что я должен надеть штаны, галстук, упаси Господь, еще и пиджак, а может быть, даже побриться второй раз за этот день. Перед Зинулей мне не стыдно было появиться не то что небритым или без галстука, но и без штанов, а тут как-никак незнакомая тетя. То есть я кое-что слышал об этой даме и прежде. Например, о том, что она и есть заведующая этим самым 8-м сектором ЦТМО. Судя по отзвукам бесед Вики с Зинкой, она медик-биолог, а не нейролингвист, но каким-то образом работы сестер Чебаковых с ее деятельностью связаны. Причем, как я опять-таки сам по себе уловил, Ленка-Вика и Зинуля вначале очень скептически относились к тому, что затевала Лариса, но потом Зинка вроде бы прониклась и все поддержала, а Вика вовсе вышла из этого дела и занялась чем-то совсем иным.

— А чего они к нам собираются? — спросил я, даже не стараясь особо замаскировать свой недовольный тон. — Если охота нажираться, так шли бы к Зинке.

— Ты у меня спрашиваешь? — буркнула Вика. — Зинуля жаждет тебя обнять и познакомить с новой подругой.

— А послать их к едрене-фене у тебя желания не было? У нас тут что, ресторан, что ли?

— Желание послать было и есть, — не стала скрывать Вика, — но вот возможности нет. Чудо-юдо намерен посетить наше скромное торжество. Для того, чтоб поставить трудовые успехи Зинули с Ларисой в пример мне, несознательной отстающей, а то и вообще гнусной саботажнице.

— Однако! — воскликнул я. — Саботаж — это уже сурово! Десять лет без права переписки — минимум. Вредительство не шьет?

— Пока нет, — хмыкнула Вика, — но до того дойдет, пожалуй. Пока, в качестве наряда вне очереди, придется изготовить стол на пять персон за свой счет и на своей территории.

— Бриться и надевать галстук обязательно? — осторожно поинтересовался я.

— Прием неофициальный. Можешь появиться перед Ларисой в шортах и маечке,надеюсь, не сглазит. Я ей тогда так «сглажу» — забудет, когда мама родила.