Шестиклассники
Шрифт:
Стасик вздохнул: ему вдруг стало словно чего-то жалко.
С каким увлечением этот уголок оборудовался! Как уютно в нём было сидеть, читая книжки про Джемса Джонсона или рисуя альбом для Галкина… Галкин! Опять он невольно вспомнился, хотя Стасик дал себе слово больше о нём не думать.
А сейчас за спиной стоял, брезгливо морщась, боясь задеть локтем за пыльные стенки, чистенький Дима. Галчонок обычно ничего не боялся — он двигался свободно, садился где попало, да и Стасик поступал так же. Чувствовали они себя
— Вот, — показал он на фанерный ящик, покрытый зеленой бумагой и тоже изрядно запылившийся. — Для остова ракеты пригодится.
Дима приблизился к ящику, осторожно двумя пальцами приподнял лист бумаги, потом, нагнувшись, заглянул зачем-то вниз и даже слегка пнул ногой.
— Ничего, — отметил он удовлетворённо. — Рублей двадцать пять стоит. На почте для посылок продаются небольшие и то по восемь рублей. А тут, пожалуй, на полную четвертную вытянет.
— Я не продавать собираюсь, — буркнул Стасик. — Цена ни при чём.
— Ну да, — кивнул Дима. — Для ракеты подойдёт. Обрадуются они.
— Кто они?
— Ну, там!
Слова Димы Стасику не понравились.
— А ты не обрадуешься?
Дима присвистнул.
— Велика радость! Такой хороший ящик — и на слом! Знаешь что? — неожиданно предложил он. — Отдай его мне!
— Как тебе? — не понял Стасик.
— Ну мне. Насовсем.
— Зачем он тебе?
— Это уж моё дело. Найду зачем. Ежа в него поселю, — добавил Дима, засмеявшись.
— Ежа? — Стасик удивился ещё больше. — Ты же говорил: подох твой ёж.
Дима опять рассмеялся.
— Выжил!
— Значит, обманул всех?
— Подумаешь, обманул! Он, и верно, болел, чихал, фыркал, еле дышал. Я и думал — не выживет, а он выжил. И этот ящичек ему подходящий, честное слово. Отдай, заплачу!
— А ракета? Из чего делать будем?
— А мы её не будем, — махнул рукой Дима.
— Да ведь обещали!
— Ну и что? Ты слышал, как Володя сказал — сложное дело, хлопотное. Думаешь, ящик есть — и готово? Ещё, ой-ой-ой, сколько всего доставать, время тратить. Лучше пусть другие делают. С этой ракетой опять уроки запустишь. Чертёж ты им, конечно, сделай. И вообще рисуй, карикатуры в газету давай. Вот про Галкина можно… А очень-то из кожи не лезь, за спасибо отметки не ставят, нахватаешь лишнего, тебя же заругают, какой тебе интерес?
Было что-то очень нехорошее в Диминых словах, в его полушёпоте, в горячем обжигающем дыхании и в колючем взгляде, которым он так и буравил Стасика, придерживая его за рукав, будто боялся, что Стасик не дослушает и убежит. Но в то же время именно дружба с Шереметьевым привела Стасика к тому, что теперь его все хвалят. Разве это не стоит пустого фанерного ящика?
— Бери! — коротко бросил Стасик, глядя в сторону.
— Красота! — обрадовался Дима. — Ты не думай, я не даром, заплачу тебе…
— Иди ты со своей платой! — рассердился Стасик.
— Ладно, ладно, — поспешно захихикал Дима, тыча пальцем в бок. — Пошутил… А в школе скажем, не получилось… В общем я придумаю что-нибудь, а ты помалкивай, и порядок. Договорились?
Стасик, не отвечая, повернулся, торопливо спустился с чердака и, распрощавшись с Димкой, сразу пошёл домой и уселся за чертёж ракеты.
Он схватился за карандаш и бумагу так, словно боялся опоздать. И когда появились на ватмане первые признаки контурных очертаний ракеты, он по-настоящему обрадовался, как будто хорошим, полезным для всех делом вновь возвращал себя в класс, к ребятам.
И всё же, хоть знал он, что ждёт его впереди похвала, ждут высокие отметки и приятные разговоры на всех будущих родительских собраниях, хотя знал он это прекрасно и, значит, к цели своей был очень близок, вполне счастливым сейчас он себя почему-то уже не чувствовал.
Глава 25. «Важное дельце»
— Ну, так вот, мистеры! — объявил Барин. — Завтра в два будете в сквере.
— Завтра? — нахмурился Лёня. — В воскресенье?
— А что?
Лёня промолчал. Почему-то не хотелось говорить Барину о пионерском сборе. Несколько дней подряд Кузеванов и Гусева покоя не давали ребятам, сообщая, что общедружинный сбор начнется ровно в двенадцать и что явиться на него надо в полной парадной форме. А теперь вот Барин на два часа дня назначал встречу.
Оставшись один на один с Андрюшкой, Лёня все-таки заявил:
— Может, и не приду я завтра в сквер-то.
— Это почему?
— Да ведь сбор!
— Сбор? — Андрюшка прищурился. — Вот как ты заговорил? А мороженое на чужие деньги лизал? В кино ходил? Ну, так и не прыгай!
Это было очень обидно слышать.
Но мороженое действительно ели и в кино ходили. Купил их Барин, и теперь они должны ему подчиняться!
Лёня горестно вздохнул.
В воскресенье с утра мать приготовила чистую белую рубашку, погладила красный галстук, положила всю одежду на спинку стула и придвинула к кровати. Она знала о сборе. И не выйти из дому около двенадцати, одевшись, как полагается, значило вызвать у неё подозрение.
Поэтому, едва позавтракав, Лёня повязал галстук и пошел будто в школу. Глядя на него, разодетого, в пионерском галстуке, мать ласково улыбнулась.
А он, выскочив в коридор, воровато оглянулся на соседкину дверь, торопливо снял галстук и сунул его на вешалку, под ворох верхней одежды…
Он проделал это, а самому было противно и словно чего-то стыдно!
Погода резко менялась. Небо хмурилось, подул ветер.
До двух часов было далеко. Зябко поёживаясь, Лёня направился к Андрюшке.