Шестикрылый Серафим
Шрифт:
Дело в том, что, хотя как говорили, Лариса любила своего мужа и с больными романов не крутила, видимо, все же один больничный роман у нее случился. Рассказывали, что в последний примерно год перед смертью Ларисы в ее отделении несколько раз лежал один больной, с виду похожий на азербайджанца. Даже кто-то вспомнил его имя — Сахиб. Был он ростом ниже Ларисы, лысоват и казался ей, признанной красавице, совсем не парой. Однако Ларису несколько раз видели с ним в городе, и досужие языки поговаривали, что их отношения вышли за рамки чисто «больничных». Кстати, говорили, что и после смерти Ларисы этот больной лежал в
Отпуск мой тем временем подходил к концу. А дома, в Москве, меня ждал Алик. Когда я позвонила ему из Ленинграда, оказалось, что он тоже слег, на работу не ходит и в одиночестве голодает у меня дома. Потому что подвели ноги, и даже путь до ближайшей булочной кажется ему труднопреодолимым. Я не очень верила в серьезное заболевание Алика, зная его характер и могучее здоровье, но тем не менее не стала тянуть с отъездом из Ленинграда. Я понимала, что мне представляется редкая возможность побыть вместе с ним несколько дней. Наши отношения никак нельзя было назвать страстным романом, но этой возможности я искренне радовалась.
Навестив в больнице Брадиса еще раз, я уехала в Москву. Мы договорились созвониться, как только он поправится.
Наше знакомство с Аликом началось с одной путаницы в именах сотрудников его отдела. Вскоре после того, как я пришла работать в «Криминальный вестник», мне поручили подготовить материал о борьбе с наркоманией. Редактор просил сделать материал «поживее», и я решила не ограничиваться цифрами сводок и отчетов, а для «оживленки» взять одно-два интервью у сотрудников МУРа. На память мне пришла фамилия Сухова. Когда-то Слава Мишин рассказывал мне с восторгом о гениальном сыщике из отдела по наркотикам, который за пять минут раскрыл квартирную кражу у него на территории. По словам Славы, в связи с этой кражей он получил от Сухова такой нагоняй, который во многом перевернул его взгляды и на работу сыщика, и на проблему наркотиков, и на свое место в жизни. «Посмотрим, какой это Сухов», — подумала я словами из известного фильма «Белое солнце пустыни», набрала номер телефона дежурного по МУРу, представилась и спросила, где я могу найти Сухова. В принципе, я была готова к тому, что за эти годы многое переменилось и Сухов уже не работает на Петровке. Но дежурный сказал:
— Сухов? Где-то я его видел… По-моему, он пошел к себе, — и дал мне номер телефона, по которому я тут же перезвонила.
— Сухова? — переспросили меня на другом конце провода. — Алик, тебя барышня спрашивает.
— Молодая? — услышала я голос. — Красивая? Ну, давай.
Я решила поиграть.
— Алик, это я, Саша, — проворковала я в трубку, надеясь на столь же игривый ответ.
— Кому Алик, кому — капитан Сухов, — довольно резко ответили мне. — Вы по какому вопросу?
— Извините, пожалуйста, я из журнала «Криминальный вестник», — замямлила я, — готовлю обзор о борьбе с наркоманией, и мне поручили взять интервью у товарища Сухова.
— Как ваше имя-отчество?
— Маринина Александра Борисовна, — робко призналась я.
Мне показалось, что мой абонент хмыкнул.
— Оставьте свой телефон. Товарища Сухова сейчас нет на месте, он вам перезвонит через несколько минут.
Не прошло и пяти минут, как мой телефон зазвонил.
— Шурик, это я, Алик, — сказал мне только что отвечавший голос. — Так что вы хотите, Александра Борисовна?
Теперь я сделала попытку обидеться.
— Это капитан Сухов?
— Ну да.
— Я не совсем поняла вашу шутку насчет того, что вас нет в кабинете.
— А вы, Александра Борисовна, извините, не братья Вайнеры. Мы с вами еще недостаточно хорошо знакомы, чтобы я начал с вами разговаривать, не перепроверив, кто и откуда мне звонит. Работа у нас такая. Творческая, знаете ли. Итак, что вас интересует? (Вообще о том, что работа у него творческая, Сухов упоминал неоднократно.)
Я покаялась, извинилась и постаралась как можно короче объяснить, что меня интересует. Сухов выразил готовность мне помочь, мы договорились встретиться.
— Александра Борисовна, я не могу вам назвать точное время, когда я буду свободен. Вы оставьте мне, пожалуйста, телефоны, по которым вас можно разыскать, я сам вам позвоню.
Я продиктовала Сухову редакционный и домашний телефоны, особенно не обольщаясь и приготовившись ждать не меньше недели. Но, к моему удивлению, Сухов позвонил уже на другой день, часов в десять вечера, сообщил, что освободился, находится недалеко от моего дома и, если мне удобно напоить его чаем и меня не смущает позднее время, он готов побеседовать со мной.
Так Алик Сухов впервые оказался у меня дома. Наш разговор начался с того, что он поинтересовался, почему я обратилась именно к нему. Он сказал, что у них в отделе много сильных профессионалов, например, его сосед по кабинету Саша Колесников, который даже пытался писать диссертацию, или Митрофанов, тоже, кстати, Александр. Сухов, смеясь, объяснил мне, что во избежание путаницы его решили называть Аликом, Колесникова, как самого молодого и в очках, — Шуриком, а Митрофанова, дольше всех засидевшегося в капитанах, — уважительно, дядей Сашей. Кстати, именно к нему, как правило, и обращаются любознательные журналистки как к самому опытному в МУРе специалисту по наркотикам.
— Скажите, Алик, вы помните Мишина? Славу Мишина? — спросила я осторожно. Я понимала, что Сухов мог и не помнить Славу: мало ли выволочек устраивают сыщики из МУРа молоденьким лейтенантам в районных отделениях.
— Конечно, помню. А как же? Огромный такой парень, из Черемушек. Он ведь тоже наркотиками занимался. — Сухов на минуту задумался. — Какая нелепая и странная смерть… А вы что, знали его?
— Не только знала, но и работала в том же отделении, где и Слава.
— Так вы вместе с ним работали?
— Нет, я работала там уже после его смерти. Кстати, именно из-за этого и пошла работать в милицию. На другой конец города. Мне хотелось докопаться до истины.
— Но ведь там, по-моему, не было криминала, — полувопросительно сказал Алик. — Насколько я помню, кажется, что-то с сердцем. Хотя нет, боюсь запамятовал. Постойте, постойте, Саша, а вы знали Волкова? — оживился Сухов. — Дед такой сидел вместе с Мишиным в одном кабинете, язвенник. Он, как мне помнится, тоже считал, что в этой истории что-то нечисто. Или я что-то путаю?