Шестикрылый Серафим
Шрифт:
— Нет, вы ничего не путаете, — ответила я и стала рассказывать Сухову историю смерти Славы.
Алик оказался очень внимательным слушателем, быстро схватывавшим ситуацию и проявившим искренний интерес к этой истории. Больше всего, как мне показалось, его заинтересовал эпизод с чемоданом.
— Так вы говорите, он лежал у вас на антресолях? И вы даже не поинтересовались, что там, внутри? Удивительная вы женщина, Сашенька. Всем бы сыщикам таких нелюбопытных подруг. И Мишин вам ничего не говорил?
Я рассказала все то, что мне про этот чемодан говорил Слава: про переезд, про отсутствие сейфа, про сломанный замок в дверях кабинета.
Тут он что-то натемнил, ваш Мишин, — сделал вывод Сухов. — Ну что может прятать в
— Но ведь такой ориентировки не было, — сказала я.
— Но этот ваш хромой не мог знать, что ее не будет, — возразил Алик.
И тогда я задала Сухову вопрос, который позже задавала и Евгению Карловичу: может ли хромота быть ложной приметой, имитированной для того, чтобы сбить розыск со следа.
— Конечно, может, — уверенно ответил Алик, — но тогда этот имитатор сделал бы все, чтобы эту хромоту обязательно заметили свидетели. Я думаю, что тогда и ваши малолетки, равно как и близорукий сосед, которого нашел Волков, рассказывали бы не о предположительной хромоте, а уверенно говорили бы об инвалиде, да еще и на протезе. Тут тоже что-то не так… Слишком много проколов у вашего преступника. С одной стороны, он был очень аккуратен и осторожен, а с другой стороны — явно торопился и очень сильно и необдуманно рисковал. С одной стороны, он похож на сотрудника милиции, знающего, Что у Мишина есть компрометирующие документы, а с другой стороны, он действует как явный дилетант. Согласитесь, эти черты вряд ли могут принадлежать одному человеку. Маловероятны они и для компании людей, замысливших такое дело, как убийство сыщика с целью кражи его документов из вашего дома. Компания бы нашла более профессионального исполнителя кражи чемодана. В общем, вопросов тут много, а ответов… — Алик развел руками. — Я понимаю, вам до сих пор не дает покоя эта история. Вы попробуйте как-нибудь спокойно сесть и расписать все факты, которые вам известны. Пусть даже, на ваш взгляд, малозначительные. Может быть, в разговорах или поступках Мишина было что-нибудь странное? Может быть, нам удастся связать эти факты и ваши наблюдения воедино? В общем, вы напишите, а потом позвоните мне. Посидим, подумаем вместе. Честно говоря, это меня заинтересовало. Может быть, и я что-то узнаю. Хотя ведь уже четыре года прошло.
Наш первый разговор затянулся далеко за полночь, на интервью о проблемах борьбы с наркотиками времени уже не хватило. Мы договорились встретиться еще раз в самое ближайшее время…
Материал в редакцию я сдала, а с Аликом Суховым у нас сложились отношения, которые только с известной долей условности можно было назвать романом. Мы были больше добрыми приятелями, чем любовниками.
Алик приходил ко мне иногда каждый день, иногда не появлялся неделями. Он мог остаться ночевать и даже жить у меня по нескольку дней подряд, а мог заскочить поздно вечером, на ходу выпить чашку кофе, чмокнуть меня в щеку и, ничего не объясняя, исчезнуть.
Как человека, не обремененного семьей, меня часто отправляли в командировки. Поездки эти не были длительными, одна-две недели, но зато частыми. Перед одной из командировок я дала Алику свой ключ от квартиры, чтобы он за время моего отсутствия сделал себе копию. Мне казалось совершенно естественным, если у моего близкого друга будет ключ от моей квартиры, тем более что Сухов был достаточно деликатен и никогда не являлся ко мне, предварительно не позвонив.
Я не была влюблена в него, а он прекрасно знал это и, пожалуй, отвечал мне тем же. Во всяком случае, когда однажды он позвонил мне и сказал, что хочет зайти, то ни капли не обиделся на мои слова о том, что мне это не очень удобно. Он весело пожелал мне удачи и пообещал зайти завтра. Между нами не было никаких обязательств и, следовательно, никаких обид. Но мне казалось, каждый из нас предполагал, что в любом случае на помощь и поддержку друг друга мы можем рассчитывать. Если заболевала я, то без всяких просьб с моей стороны Алик появлялся с лекарствами и продуктами, ставил мне горчичники и заставлял пить ненавистное горячее молоко с содой и маслом, даже делал мне уколы, что получалось у него значительно лучше, чем у медсестры из поликлиники. Поэтому теперь, когда впервые за два года нашего знакомства в моей помощи нуждался он, я была рада случаю отплатить ему заботой и вниманием.
Май 1984 г., г. Ленинград (по телефону)
— Тимоша, дорогой! Здравствуй! Как здоровьичко?
— Женя, это ты? Здравствуй, родной! Да все в порядке. В деревню ездил, в огороде ковырялся.
— Ну, слава Богу. А то уж я беспокоиться стал. Третий день тебе домой звоню — никак не дозвонюсь. Подумал, не случилось ли чего.
— Что это ты такой мнительный стал, Женя? За тобой этого раньше не водилось.
— Да вот в больницу твою попал с воспалением легких. И сразу, знаешь, понял, что все мы смертны.
— Ах ты, Господи! Ты в каком отделении?
— В третьем.
— У Берты Лазаревны? Ну, она тебя быстро на ноги поставит. Ты не кисни, я к тебе сегодня забегу. Тебе чего принести?
— Не надо ничего, Тимоша, спасибо.
— Ну а все-таки? Может быть, тебе чего-нибудь хочется?
— А то ты не знаешь! Сто граммов, лимончик и девушку на высоких каблуках. Ну и «Беломорчику», конечно.
— У-у, я чувствую, ты на поправку пошел. Всего не обещаю, а «Беломорчику» принесу. До встречи!
Май — июнь 1984 г., г. Москва
За все время нашего знакомства мы никогда не проводили вместе столько времени подряд. Алик не выходил из дома, даже в поликлинику ему не надо было ездить — больничный ему дали сразу на десять дней. Я выходила только в магазин и тут же бежала назад. Первые два дня мы все время разговаривали, и, казалось, разговорам этим не будет конца. Я рассказывала Алику о поездке, делилась впечатлениями о путешествии на Соловки, показала ему свое шестикрылое приобретение.
— И как ты думаешь, что это такое? — Алик пожал плечами.
— А где ты это взяла? — спросил он.
— Купила. За стакан. У одного мужика на Соловках. — Алик повертел Серафима в руках, подумал.
— Не знаю, может быть, стилизованное изображеие солнца? Что-то знакомое, но не могу вспомнить, что именно.
— Не расстраивайся, — покровительственно сказала я. — Я думаю, что вообще во всей милиции только один человек знает, что это такое.
— Это кто же? — недоверчиво поинтересовался Алик.
И я рассказала Алику о Брадисе.
— Да, действительно, старик молодец. Я бы не догадался, — задумчиво произнес Алик. — Ну разве что передо мной том Пушкина на нужной странице был бы открыт. Ты что, хорошо с Брадисом знакома?
— Да! — гордо сказала я.
— Как же тебе повезло! — восхитился Алик. — Брадис в наших кругах человек очень известный. Он прекрасный специалист, с огромным опытом, но, как мне говорили, характер у него отвратительный. Чем же ты «купила» старика? Уж не своей ли небесной красотой?