Шестое чувство

Яковлева Анна

Смазанные кровавые потеки на диване уже потемнели и запеклись, и Антону пришло в голову, что Симина дочь вряд ли обрадуется, увидев эту постапокалипсическую картину.

В нем самом кровь будила не самые приятные воспоминания о других событиях и других обстоятельствах. Пограничное состояние психики, посттравматический синдром УБД (участника боевых действий) – в пухлой медицинской карте Антона тоже имелись особые отметки.

Собственно, эти малопонятные, как древние письмена, небрежные закорючки и отняли надежду на регулярный секс, вшивенькую должность при каком-нибудь

занюханном филиале Газпрома и солидный счет в банке.

Если серьезно, в начале карьеры Антон строил планы о работе в управлении Генштаба, а тут – получи, Антон Васильевич, фугас.

После ранения все пошло вкривь и вкось. Мечты о престижной работе пришлось похоронить.

Старую не вернуть (Квасов даже на минуту не мог представить себя в редакции, ваяющим нетленку для очередного номера), а с новой не получилось. И теперь капитан Квасов охранник в гаражном кооперативе – вот все, что ему обломилось.

Вовка Чиж как-то подогнал место начальника охраны в банке, но Антона и туда не взяли: оранжерейных банкиров отпугнуло пограничное состояние психики кандидата.

…Найдя в ванной щетку и тряпку, Квасов оттер загустевшие потеки с дивана и с пола.

Пятна на ковре оттираться не желали, и, повозив для очистки совести щеткой, Антон оставил попытки.

С подушкой дело обстояло еще хуже, как ее реанимировать, Антон не имел понятия и на всякий случай унес подальше от детских глаз – на балкон.

Еще несколько минут ушло на то, чтобы придать квартире первоначальный бесстрастный вид: убрать из прихожей сумку, чем-то напоминавшую тревожный чемоданчик, и, наоборот, выставить в прихожую тапки. Беспорядочно выдвинутые стулья от большого обеденного стола – их Антон с неожиданным педантизмом тоже вернул на место.

Покончив с этим, Квасов понял, что умрет, если не выпьет пива.

Холодного, плотного, пенистого – Антон чуть не застонал, представив запотевшую бутылку. Это ж надо так вляпаться…

Тоскливый взгляд описал круг по светлой гостиной.

Позвонить бы этой сменщице, тетке Юн-Ворожко, но как? Где найти номер телефона?

Наплевав на условности, Квасов пролистал от начала до конца записную книжку, приткнувшуюся на комоде в прихожей. Чужая записная книжка напоминала братскую могилу. Как ни напрягал зрение Антон, в наспех нацарапанных детской рукой кривых, приплясывающих, неуверенных строчках не попадались ни «Наина», ни «тетя», ни «тетка», ни «родственница».

Положение становилось отчаянным. Почему от него все время требуются какие-то нечеловеческие жертвы?

Если уж ни покурить, ни выпить этим утром не судьба, то хотя бы чаю в этом доме можно выпить?!

С решимостью человека, которому нечего терять, Антон покинул балкон, вошел на кухню и забыл, зачем пришел.

Модерновая K"uche поражала воображение. Никакого сравнения с его убогим, допотопным камбузом.

Но главное – где искать чашки, было совершенно непонятно: вдоль стен тянулись глухие, поблескивающие металлом и стеклом фасады шкафов, которые вкупе с хирургической чистотой создавали впечатление операционной и останавливали на пороге. Страшно было осквернить святилище. Антон

все же рискнул. Не подыхать же, в самом деле, от жажды – такого уговора не было. Был уговор посидеть с ребенком. А чтобы сидеть, нужно быть как минимум живым. Как максимум – здоровым.

В шкафчике над мойкой чашек не оказалось – вот и верь после этого мифу о том, что во всех кухнях вещи находятся примерно на одних и тех же местах.

Методом тыка с третьей попытки Антон обнаружил хрупкий фарфор, от которого веяло стариной. Пить чай из такой посуды – то же, что палить из пушки по воробьям. Раз десять наливать придется. Прямо хоть иди за кружкой домой.

Идти не пришлось.

Сиротскую кружку с претенциозной гравировкой «Серафиме от Руслана» Антон обнаружил в буфете, рядом с детскими поделками из бисера и глины, из чего сделал вывод, что кружкой не пользовались – это был сувенир из разряда дорогих сердцу.

От красного бокала, от золотой гравировки за версту несло безвкусицей и безнадежной любовью. Такие безделицы дарят девочкам прыщавые одноклассники.

Квасов хмыкнул и с мстительным удовлетворением снял сувенир с почетного места.

Отыскал в шкафчике пачку чая и ругнулся: чай и тот не могли купить человеческий, обязательно с выходом из-за печки – с бергамотом!

Залил пакетик кипятком, подумал, бросил еще один (гулять так гулять!) и сбежал из этого рая концептуальных домохозяек на балкон.

Только под завязку налившись чаем, Антон смог вернуться к событиям этого кошмарного во всех отношениях утра, героиня которого должна была либо уже разрешиться от бремени, либо…

Беспокойство о соседке с новой силой придавило Квасова, Антон узнал по справке и набрал номер третьего родильного дома.

– Скажите, как там Юн-Ворожко? – приглушив голос, поинтересовался в регистратуре.

– Минуту.

В долю секунды беспокойство переросло в страх, страх змеей прополз по спине, окольцевал и сдавил грудь.

– Операция еще идет, – через длинную паузу доложила трубка.

Антон провел языком по пересохшим губам.

Интересно, юн-ворожковского мужа сейчас, в эти минуты, не одолевают дурные предчувствия или тревога? Может, мужик места себе не находит, мечется, ищет телефон, продает душу за звонок?

Глава семейства, а болтается где-то, зная, что жене вот-вот родить…

Вот ведь урод! Работа у него, видите ли. Какая работа может быть настолько важной? Не в космосе же папаша?

Может, на нарах прохлаждается… Так-так-так. Вот почему не приехал к родам! Во всяком случае, это единственное, что может служить оправданием.

Антон вздохнул: какая разница, чем занимается этот мужик. Гораздо важней, что он, Антон Квасов, охраняет гаражи.

Сдержанные всхлипы донеслись откуда-то из глубины квартиры и оторвали Антона от мрачных дум.

Плач недвусмысленно говорил о том, что пятилетняя Маня обнаружила чужого дядьку в доме и, как следовало ожидать, испугалась. Епэрэсэтэ.

Квасов с балкона обшарил глазами комнату, выглянул в коридор – никого. Плач просачивался из комнаты справа.

Неслышно подойдя, Антон замер перед дверью.