Шестой этаж пятиэтажного дома
Шрифт:
Спартак прижал сигарету языком к верхним зубам, рот его был приоткрыт, и сквозь золотые зубы и дым сигареты с тревожной, но по-прежнему нагловатой ухмылкой он сказал:
— Ну что, испытал машину на скорость? Отличная машина. Поздравляю.
Мерзостная ирония почудилась Зауру в этой фразе, и он ударил Спартака в подбородок. Спартак пошатнулся, но не упал, и зубы его, клацнув, откусили кончик сигареты; тлеющий окурок упал ему за открытый ворот рубахи, он смешно подергался, засунув руку за пазуху, долго там рылся, наконец выудил окурок и бросил наземь. Улыбка сошла с его лица, он быстро открыл дверцу машины и сунул руку в карман пальто, переброшенного через спинку сиденья. В тот же момент хлопнула вторая дверца, и Тахмина, выскочив из машины, подбежала к Зауру. Заур не смотрел на нее, он
— Умоляю, Спартак, умоляю! — прерывисто говорила она и отталкивала его к машине.
Конечно, при сильном желании он мог бы отбросить ее и вырваться, но, похоже, он этого не очень хотел, хотя и делал вид, что рвется к Зауру. Первоначальная ярость быстро гасла. Правой рукой все еще держа за запястье его правую руку с ножом, Тахмина левой открыла дверь машины. Потом левой же рукой она обняла его и, как показалось Зауру, гладя его волосы, что-то торопливо говорила. Словами, руками, всем охраняющим его гибким телом ей удалось втолкнуть Спартака в машину и закрыть за ним дверь. Молча, с опущенной головой, не поднимая глаз, она прошла мимо Заура к своей двери, открыла ее и села. Они еще о чем-то говорили там, в машине, а Заур все стоял, не двигаясь, ждал: ему не хотелось уходить первым. Наконец Спартак завел мотор, развернулся и поехал назад — к морю, к берегу, а может быть, к даче с косым балконом.
«Какой дурак! Какой я был дурак! — думал Заур, подъезжая к городу. — Из-за такой шлюхи я мог столько переживать, так мучиться. Зачем она нужна мне? И как только я, мог подумать, что люблю ее? Со всеми ее словечками, приемчиками вся, вся насквозь фальшива. Со Спартаком! Подумать только — со Спартаком! И какие только фокусы она не придумывала — «нарочно оставляет машину у моих дверей»! Ах ты стерва! Ничего, я ей это так не оставлю. Как бы только сделать, чтобы ей было побольнее. А как она обнимала его, меня, понимаете ли, спасала от ножа. Плевал я на его нож. Спартаку я здорово врезал. А как сигарета ему за пазуху упала — просто умора. Ну и Тахмине я врезал тогда у нее тоже неплохо. Мало ей, подлюге! Ну, ничего. Смеются сейчас, наверное, там, на даче, и это их возбуждает, распаляет. Пусть смеются. Посмотрим, кто последним посмеется. Обмануть меня? Ну хорошо, я их всех так обману!»
Он представил, как в далеком будущем он случайно встретит Тахмину и она ему грустно скажет: «Зауричек, кто бы мог подумать — ты оказался хитрее нас всех, ты всех нас обманул и обкрутил». А он, Заур, лишь снисходительно улыбнется. Но это в будущем, а вот как сейчас ей сделать больно-больно, больно-больно?
Он уже ехал по улицам вечернего города.
Зивяр-ханум не могла поверить.
— Ты это всерьез?
— Абсолютно, — сказал Заур. — Я о многом подумал за это время. Пора браться за ум. И кооператив готов. Так что действуйте!
— Хорошо, — сказала Зивяр-ханум. — Мы завтра же пошлем к ним сватов. Ну, а ты не передумаешь? — спросила она с опаской.
— Я не мальчишка. И такими вещами не шутят, — сказал Заур с расстановкой.
Мать прошла в кухню, потом обратно. Она суетливо искала сама не зная что, и все это было от растерянности, от неожиданного решения сына, заставшего ее врасплох. Наконец она подошла к нему, долго и внимательно смотрела ему в глаза и сказала:
— Ты умница, — и поцеловала его. — Да буду я твоей жертвой. И отец обрадуется. Я уж не говорю об их семье. Алия всю жизнь об этом мечтала.
Заур удобно устроился у телевизора в предвкушении хоккейного матча. «Как я это удачно придумал, — размышлял он, — жизнь, что ни говори, прекрасная штука. Как хорошо быть молодым сильным, здоровым, а главное, свободным…» Ну, о чем еще мечтать: машина, кооперативная квартира — он обставит ее по своему вкусу, соберет причудливые корни деревьев, ветки, куски коры, шишки, уникальные камни… запишет на магнитофон голоса птиц, звуки леса, ветра, моря. Он будет путешествовать по разным странам и привозить африканские маски, японские куклы, индийские деревянные фигурки. Он объездит весь Союз, а дома будет ждать его красивая молодая и верная жена и красивые чистые дети. Все у него будет, все — и семья, и духовная пища, и достаток. Все. Назло Тахмине. К семи стали собираться. Пришел двоюродный брат Меджида — Бахрам, дядя Зивяр-ханум и один из сослуживцев отца. Неожиданным для Заура было появление Дадаша. Но Зивяр-ханум вызвала Заура в кухню и сказала:
— Ты только, ради бога, не злись, что мы и Дадашу сказали. Дело в том, что с их стороны будет свояк Муртуза — Неймат, а Дадаш его начальник. Это даже удачно: начальник с нашей стороны, подчиненный — с их. Вообще говорить будет он: не станет же отец или дядя тебя хвалить. А Дадаш работает с тобой и вроде бы посторонний человек…
— А зачем меня хвалить? Они меня что, не знают?
— Они-то знают, но ведь у них тоже будут свои люди, те тебя не знают, и тебя надо представить, и надо, чтобы какой-нибудь солидный человек, и посторонний, представлял тебя, так что ты не косись на Дадаша.
— А что мне коситься, — сказал Заур устало. — Дадаш так Дадаш, не все ли равно?
К восьми сваты пошли к Муртузовым, а Заур стал решать кроссворд и никак не мог вспомнить название города в Африке из десяти букв на К. Женщины-родственницы и жена отцова сослуживца болтали на кухне с мамой, и Заур знал, о чем они говорят, то понижая голос, чтобы он их ни в коем случае не услышал, то возвращая голосу нормальное звучание, демонстративно обсуждая нейтральные темы.
— Собственно, особо представлять Заура незачем, — говорил Дадаш, попивая чай и хрумкая сахаром, — он вырос у вас на глазах. И семью его вы прекрасно знаете: это одна из самых уважаемых семей в городе. Меджид-муаллим — наш крупнейший ученый, прекрасный семьянин, а как у нас говорится, трава на своем корню растет. Так что, имея такие корни, и Заур не мог вырасти другим. Мы с ним два года работали вместе — он большим уважением пользуется в коллективе: скромный, честный, ну, немножко, может быть, наивный, простодушный, — я думаю, это даже красит его: ведь он еще очень молод, не знает всех хитростей и козней, искренне верит людям. Я думаю, что он перспективный и, главное, порядочный молодой человек, у него блестящее будущее. Уж мы бы за недостойного человека и не пришли сватать. Вот и наш Неймат может подтвердить — мы ведь все коллеги.
Неймат промямлил в ответ что-то неопределенное, но благожелательное, что должно было означать согласие. Муртуз сидел нахмурившись. Бравый вояка был немного растерян: как-никак это для него тоже было дебютом — впервые выдавал замуж дочь, впервые принимал сватов. Зато другой его свояк — юркий Джаббар вел себя довольно активно. Переглянувшись с Муртузом и получив согласие, он быстро-быстро затараторил:
— Для нас честь, что такие видные люди пришли к нам. И Заура мы знаем как хорошо воспитанного и перспективного молодого человека. Ну, и вы знаете семью Муртузовых. Муртуза Балаевича вы, конечно, прекрасно знаете — он один из наших уважаемых ветеранов, крупный военачальник. Фирангиз выросла на наших глазах, но мы пока ее голоса даже не слышали: она удивительно застенчива и скромна, не в пример некоторым нынешним молодым девицам. Я думаю, что этот брак будет счастливым. Аллах хейир верси (дай бог счастья).
Сваты заулыбались. И через минуту Алия, Таира и Сурея принесли на подносах чай в стаканах армуду, уже сладкий, как и полагается по обычаю, после того как согласие дано. И Дадаш, а за ним и другие сваты, согласно опять-таки обычаю, начали громко мешать ложечками сахар, стучать ложками о бока стаканов, и все заулыбались.
Все поздравили Меджида, Муртуза, Алию, других родственников, а Дадаш с Нейматом заговорили о делах издательства.
К девяти часам сияющие сваты вернулись, и первым За-ура поздравил Дадаш. Он даже не прочь был, по-видимому, облобызать Заура, но Заур непроизвольно отстранился.