Шестьсот дней и ночей в тылу врага
Шрифт:
— С вами будет говорить заместитель командующего фронтом генерал Ермаков, — послышалось в трубке.
Генерал поздоровался и сказал, что нашей опергруппе надлежит двигаться на Хвостовичи с эшелонами 260 сд.
— Не успею, товарищ генерал, — ответил я и доложил обстановку, которая делала невозможным выполнить этот приказ.
Выслушав меня, Ермаков не сразу произнес те слова, которые решили дальнейшую судьбу опергруппы и мою собственную.
— Вот что, Емлютин! — наконец зазвучал его голос. — Тогда оставайся с опергруппой в тылу. Действуй так, как договаривались, как подскажет
— Буду стоять, товарищ генерал! — ответил я, а у самого защемило в горле.
Не без волнения я достал заранее переданное мне удостоверение, отпечатанное на шелковом полотне. Оно было подписано заместителем командующего, членом Военного Совета фронта. Я еще раз прочел его, хотя уже знал текст на память. Мне поручалось создавать на оккупированной территории партизанские отряды и руководить их действиями. Все командиры партизанских отрядов обязаны беспрекословно выполнять мои указания, а граждане — оказывать всяческую помощь.
Сумею ли я оправдать такое доверие?.. Но раздумывать было некогда. Нужно было только действовать.
В комнату вошли комиссар Петренко и мой помощник по оперативной части чекист Емельянов.
Я сказал им о только что полученном распоряжении штаба фронта.
— Значит, партизанить? В полном смысле этого слова? — спросил Емельянов.
— Да.
— Наконец-то! Эх, сохранились бы все наши люди, которых мы перебросили! Ведь это сила, цемент!..
— Найдем их, — проговорил Петренко. — И они нас найдут. Ну что ж, братцы, партия нас послала, перед партией нам и ответ держать. Не будем забывать этого…
Мы взглянули друг на друга, протянули руки.
— Насмерть стоять!
6 октября в штаб опергруппы вбежал порученец Петр Скрипкин и доложил:
— Товарищ начальник! Фашисты открыли шквальный огонь по Выгоничам! Горит Козловка!..
Мы выбежали. Гигантские факелы и черные дымы стояли над горизонтом.
— В разведку! Готовьтесь! — распорядился я. Но выехать сразу не пришлось. Навстречу нам шел чекист Володя Морозов, осуществлявший переброску разведчиков за линию фронта.
— Наши отходят! За Десну! — сказал он.
— Разведчики переброшены? — спросил я.
— Удачно. Потерь нет!
— Ну, теперь за новые дела! — сказал я.
В штабе опергруппы мы обсудили план дальнейших действий, наметили пункты сбора в лесу, определили маршруты выхода в тыл врага.
Оружие и боеприпасы погрузили в машину. Через час я уже был на пути к Трубчевску. Когда подъезжал к городу, стало совсем темно. Над горизонтом, в стороне Почепа, бушевало багровое зарево.
В Трубчевске я нашел секретарей райкома Бондаренко и Бурляева. Они с группой актива готовились к выходу в лес, в партизанский отряд. Обговорили с ними способы связи, пароль.
Утром с 3-м эшелоном 13-й армии штаб опергруппы выехал за Десну. Шел дождь, мелкий, холодный, и все продрогли до костей. У переправы на Десне создалась пробка, а вдали уже нарастал рокот моторов. Из санитарной машины, затертой возле моста, вышел военврач 3-го ранга, бледный, с рукой на перевязи. Осмотревшись, он отрывисто трижды скомандовал: «Воздух!» и выбросил на длинном шесте флаг Красного Креста.
Из-за леса на переправу шли три фашистских самолета. Они ложились по курсу движения обоза. Солдаты быстро сошли с дороги, а старики, женщины и дети бросились в кюветы. Самолеты открыли пулеметный огонь, а по переправе начала бить армейская артиллерия. Санитарная машина задымила, послышались крики.
Путаясь в полах намокшей длинной шинели, между ранеными двигалась девушка с медицинской сумкой через плечо. Ее лицо мне запомнилось. Через месяц мы вторично встретились с ней, но уже в партизанском отряде «За Родину».
И вот мы в лесах — в знаменитых Брянских лесах. Они тянутся более чем на 150 километров. Дремучие боры прорезываются долинами рек, речек и глубоких оврагов. Здесь можно наткнуться на непролазную чащу с подлеском и папоротниками, есть лощины, сплошь заросшие густым орешником, стеной стоят громадины-сосны, ясени и ельник. Окруженные вековыми развесистыми дубами, спрятались поляны с буйными травами, цветами. Зелеными, белыми, желтыми, голубыми пятнами горят под солнцем эти поляны.
От реки Десны до станции Брасово Брянский лес пересекается Коломенским большаком. Он оказался сплошь забитым беженцами, солдатами, машинами, обозами. Люди, военные и гражданские, двигались медленно и говорили вполголоса. Всех тревожила одна мысль: «Пробьемся ли?»
Я помню утро 8 октября. Дождь прекратился, в прогалинах облаков появилось солнце. Я тоже двигался по Коломенскому большаку, обеспокоенный каким-то новым чувством ответственности за все, что творилось здесь, на большаке, и вообще в Брянском лесу.
Чтобы уточнить обстановку, я направился на розыск штаба воинской части. В штабе полка мне сообщили, что две пехотные дивизии пошли на прорыв и ведут упорные бои у села Негино.
Эти бои продолжались три дня. Наконец, вражеское кольцо было прорвано. В образовавшуюся брешь под бомбежками и обстрелами стремительным потоком хлынули наши части. Ночью на двух разбитых машинах мы ухитрились проскочить на стыке каких-то немецких механизированных частей и оказались в боевых порядках подразделений прорывавшейся с украинского полесья полтавской дивизии, которой командовал С. С. Бирюзов. Сам командир дивизии был тяжело ранен, его везли на повозке. Я представился ему.
Сергей Сергеевич улыбнулся, когда услышал о том, что с ним говорит командир оперативной группы штаба фронта.
— Ну, раз здесь оперативная группа, — сочувственно сказал он, — дела не так уж плохи.
Узнав о нашем назначении, Бирюзов пожелал группе успеха и одобрил план вывода оставшихся войск к переднему краю с помощью проводников — партизан Навлинского, Брасовского, Суземского и Трубчевского районов.
И вот последние подразделения выведены. В лесу на несколько дней воцарилась глубокая тишина, как-то сразу подчеркнувшая тот факт, что мы уже в тылу врага, что наша прямая связь с армией и с нашими товарищами прекратилась. Еще ласково светило солнце, еще жил своей летней жизнью лес, а в нашей жизни словно наступили сумерки. Мы расположились в домиках лесного кордона, здесь было тихо, безлюдно.