Шестьсот лет после битвы
Шрифт:
Фотиев чувствовал исходящую от него энергию ненависти. Пугался не этой энергии, а разрушения самого человека. Недавно, в первый день их знакомства, тот сидел за столом просветленный, благодушный и бодрый, обнародовал свой кодекс правды, основанный на добре и свете. Но свет погас, и он ненавидел. Эта двойственность всегда поражала Фотиева. Сидящий перед ним человек был расщеплен. В нем жили два человека, менялись местами, менялись энергиями, то любили, то ненавидели.
— Пора самим разбираться! Они из нас врагов государству делают! Вот их вред! Одной рукой хозяйство страны разоряют, а другой из народа врага государства делают… Пора самим разбираться!
Фотиеву казалось: за стеной вагончика сипло дышала станция, хрипела и кашляла стройка. Громадная, в машинах, поршнях, была переполнена ненавистью. В урановой топке шел распад здоровой материи, омертвление здоровых энергий, сотворяющих жизнь. Вырабатывались ядовитые силы, творившие разрушение. «Вектор», введенный в станцию, действовал, как вакцина. Ловил и извлекал эти яды. Отфильтровывал их от здоровых, не затронутых распадом потоков. Целил, изгонял болезнь, восстанавливал здоровье. Среди болезней и социальных страданий надлежало ему работать.
— Что же ты сделаешь, Миша, если власть попадет в твои руки? — спросил он у Вагапова. — Как распорядишься?
— Посмотрим как! Важно жуликов всех, дармоедов, вредителей выколупнуть из теста сдобного! Я бы не стал им головы отрывать, как Федька Маслов наш предлагает. Я бы их из коттеджей, из теплых кабинетов, из дач — да в общаги, в бараки! В бетонные сварные работы! Чтоб с нами, с рабочим классом, бок о бок вкалывали! Что заработают — получайте! А нет, так зубы на полку! Как мы! А в коттеджах, на дачах — ясли и детские сады устроить, детдомовцев разместить! Матерей-одиночек, подкидышей! Сколько их, подкидышей-то, у нас и сколько дармоедов!
— Этого мало, Миша. Мало, чтоб даже одна наша стройка из хаоса выбралась. Чтоб вся страна оздоровилась, окрепла, мусор с себя стряхнула. Мало этих идей, чтоб с ними управлять такой сверхдержавой, как наша!
— Только начнем! Идеи найдутся! Настоящие командиры найдутся! Все в газетах читаем, империализм извне угрожает, хочет нас раздавить. А изнутри директор столовой Хоменко, ворюга чертов! Начальник управления, который работы срывает, фронт работ не дает, а потом нас ночью из постелей выдергивает и в холодный цех бросает! Вот кто нас изнутри разваливает! Они нам один Чернобыль устроили и другой устроят, без всяких «першингов»! Сейчас пойдут самолеты падать, поезда с рельсов сходить! А за их ошибки, а точнее, воровство и вредительство — мы же и будем расплачиваться! Рабочий класс — вот кто будет расплачиваться! Сережка, мой брат, за них расплачивался, с метлой, с совковой лопатой на уран кидался! Вот он и кричит до сих пор во сне, что ему эта лопата снится. Дал бы я эту лопату начальнику, приставил бы в затылок «акаэс» и сказал: «А ну беги, гад, где намусорил, наследил! Уран прибери в Чернобыле! Трупы в шахтах, покойников из поезда! Чтобы чисто было!» Вот бы что я для начала сделал. А уж потом командиры найдутся… Я от внешних врагов южные рубежи защищал, товарищей в Афгане терял. И от внутренних врагов защищу. Так мне ребята велят, которые из Афгана не вернулись. Витька Еремин, Валько Лучко, Сенька Ерохин, Руслан Сабиров. Так они нам наказывают из-под звездочек своих жестяных! Ничего, мы там интернациональный долг выполняли и здесь его выполним!
Михаил сдержал кашель, закрывая кулаком рот. Железный звук катался, ходил ходуном в его груди. Бился о ребра, как стучащий, готовый заклинить мотор. И казалось, что Вагапов рыдает.
— Ну я пойду, Николай Савельевич, — сказал он, словно выдохся,
Он поднялся, поправил пластмассовую каску, черкнул белой робой по развешанным экранам и графикам и вышел, открыв на мгновение дверь, где в снежном парном проеме возникла и скрылась станция.
Фотиев недолго оставался один. Опять загремели ступеньки, и в вагончик вошел Менько. Осторожно, оглядываясь, находя безошибочно источник тепла, словно инфракрасная ракета Помещался возле него так, чтобы спираль согревала его радикулитную спину. И уж после этого, встав на безопасное место, обратился к Фотиеву:
— Извините… Шел мимо. Решил заглянуть. Я — Менько Валентин Кириллович. Мы встречались в штабе.
— Конечно… встречались, — Фотиев подносил ему колченогий стул, смущенный его появлением. — Вы задавали мне интересные вопросы по «Вектору».
— Мы и раньше встречались. В Припяти. Вы просто забыли. — Менько уселся на стул, проверяя его устойчивость, стараясь не уклониться от теплового источника. Обувь и брюки его были в грязи, — видно, только что явился со стройки. Шарф торчал комом. На лице, торопливо и плохо выбритом, виднелись два желтых йодных пятна, прижигавших какое-то воспаление. — Там, в Припяти, было столько народу. Всех не упомнишь.
— Да, мы встречались! — обрадовался Фотиев, припоминая это немолодое, одутловатое лицо, мелькавшее на чернобыльской стройке. — Конечно же мы встречались!
— Видите ли, еще там, в Припяти, я познакомился с вашим «Вектором». Когда вы его внедряли, я специально ходил, изучал, даже, можно сказать, исследовал. Поэтому я и пришел сейчас. Все эти дни я следил за внедрением. Видел, как он начинает работать, как проникает в стройку. Я делал свои собственные выкладки и подсчеты. А когда вы развешивали диаграммы. зажигали свой экран, я убедился, что был прав. Я понял несравненное значение «Вектора».
— Вы приняли мой «Вектор»? Вы первый, кто его оценил! — Фотиев, волнуясь, вставал и снова садился, любил этого случайно зашедшего, едва знакомого человека, ставшего вдруг дорогим. Немолодой, некрасивый, неопрятно одетый, он был вестник его успеха и вестник победы. Был умный, прозорливый, сумевший разглядеть красоту «Вектора». Был единомышленник, друг. — И как вы оцениваете первое действие «Вектора»!
— Ваши экраны — рентгеноскопия! Они высвечивают болезнь, высвечивают опухоль. Не все, уверяю вас, пожелают записаться в больные. Иногда легче жить, не ведая, что у тебя разлагаются органы.
— Нет, вы не правы. Болезнь надо видеть. Надо точно увидеть конфигурацию темных пятен, прежде чем начать курс лечения.
— В том-то и дело! — скрипуче засмеялся Менько. Одновременно смеялся и мучился, несколько раз коснулся измазанной йодом щеки, — В том-то и дело, те, кто высвечен на вашем экране, как опухоль, взбунтуются, потребуют погасить экраны, демонтировать рентгеновский аппарат. Они поймут, что им грозит ампутация! Их удалят в процессе лечения, выскоблят, выжгут, вышвырнут из организма. Опухоль взбунтуется! Она не пожелает быть обнаруженной! Ополчится на ваш «Вектор». Вы должны ожидать атаки на «Вектор»! Опухолевой атаки!