Шестые врата
Шрифт:
Внезапно руки у Динго зачесались перезарядить пистолет и всадить «шило» прямо в аккуратную задницу новоявленной сестры милосердия. Девушка судорожно вздохнула, сжала пальцы в кулак и выпрямилась, для верности оставив корзинку на земле.
– Кстати, а что там с этим роялем? – Лилит обернулась к Шиве, пытавшемуся уложить Фактора поудобнее. – Как я о нем заикнулась, бедняга просто с резьбы слетел.
Шива выпрямился и склонил голову на бок, будто оценивая результат своих усилий:
– Это долгая история.
– Сделай ее короткой, - пробормотал Край сквозь сжатые губы, на которых масляно блеснула черная жидкость –
– Рояль был входным билетом, - Шива поправил очки, глядя куда-то над головами спутников. – Вы все чем-то пожертвовали, чтобы сейчас быть здесь. И каждый принес что-то с собой. Все, что мог дать Фактор, были деньги. Но Врат не оказалось на месте, и он сделал ложные выводы.
У Динго пробежали по хребту острые ледяные коготки, и на мгновение она забыла про пальцы Лилит, ласкающие – она в этом не сомневалась!
– шею Края под длинными волосами. Значит, правда, что и для их всезнающего провожатого исчезновение Врат было неожиданностью?
– И что теперь?
Голос, который задал вопрос, был ясным и уверенным, не похожим на обычное нервное блеяние, и все же он вышел из пересохших губ Динго. Все удивленно повернулись и воззрились на нее. Еретик присвистнул:
– Janie'sgotagun.
Смутившись, она спрятала глаза, найдя убежище между носами смутно белеющих сквозь темноту кроссовок. Ботинки Шивы прошли мимо, остановились.
– В сложившейся ситуации я вижу два варианта развития событий, - Динго позавидовала его спокойствию. Похоже, ничто не могло вывести этого человека из себя. – Первый. Мы возвращаемся обратно тем же путем, что и пришли. И второй. Мы пытаемся выяснить, какого лешего тут происходит, и где Врата.
– Гх-м, - прочистил горло Еретик. – Не хочу перебивать, но... тут есть один осложняющий, м-м, фактор, - и указал на спящего.
– Сначала надо решить, что мы делать будем, - возразила Лилит. – Предлагаю поставить вопрос на голосование.
– Демократия - это хорошо, - усмехнулся Еретик. – Я тоже за демократию. Только вот, когда спишь, голосовать сложновато, - он присел рядом с Фактором, приподнял его безвольную руку и отпустил. С глухим звуком та ударилась о землю.
– Может, хватит? – Край с трудом поднялся на ноги, покачнулся, но протянутую ладонь Лилит проигнорировал. – Даже если мы найдем Врата, нас должно быть шестеро, чтобы открыть их. Если сейчас хоть один будет против поисков, можно разворачиваться и тащить нашу Белоснежку обратно.
– А если все будут за? – Прищурилась на парня Лилит.
Край шмыгнул разбитым носом:
– Тогда придется подождать, пока Фактор проснется. Или поискать без него.
Красотка раздраженно фыркнула:
– Ты сам себе противоречишь!
– Ничего он не противоречит, - внезапно оживился Еретик. – Динго сказала, наш пэл еще два часа будет храпеть. Можно использовать это время с пользой. Кто за? – И он первым поднял руку. Лилит передернула плечиками и тоже голоснула, будто автостопом в рай ехала.
Динго очень надеялась, что Край не подсядет к черноволосой. Без него мир многое потеряет. Она даже себе говорила «мир», хотя в самой глубине знала совсем другое.
Желтый рукав его куртки мелькнул бледным пятном в темноте и снова упал вдоль тела. Динго вздохнула и подняла руку. Шива голосовал последним:
– Пять за, один воздержавшийся.
– С чего начнем? – От нетерпения Еретик едва не прыгал на месте.
Шива повернулся туда, где квадратик света мигал, когда его размазывали по ночи качающиеся ветки кустарника:
– Да вот, скажем, с охраны.
[1]Метан – сленговое название стероидного препарата «метандиенон»
Минус два
«сказала стану ножом разомкну твоё горло
стану мизерикордом
кровью от крови твоей выйду одна и буду одна
горло твоё немое
в нём нет имени моего…»
Туман накатывал волнами. Тьма от него светлела, как зимой, когда землю укрывает снег. Сияющий прибой был бесшумным. Почти. Только на самом краю слуха едва различимо раздавался звук – мерный, чистый. Он напоминал о чем-то – о сущности, отделяющейся от всеобщего, осознающей себя и увлекаемой тяжестью этого сознания через воздух до слияния-воссоединения с началом начал. Кап!
В тумане что-то двигалось. Полупрозрачная фигура уплотнялась, контуры становились отчетливее, силуэт – узнаваемым. Бледная до синевы кожа, волосы, липнущие к лицу и плечам, будто водоросли, тьма, затопившая глазные впадины, выплескивающаяся на впалые щеки потекшей тушью. Женщина двигалась рывками, будто мокрое ситцевое платье ловило ее за ноги и тянуло обратно. Кап!
Он помнил ее, хотя и не знал откуда. Помнил пустоту за ее глазами, то, как блики света падали снизу на лицо, то, как пахла ее кожа - солью и спрятавшимся в тонких морщинках на горле летом. Ее босые ноги ступили на сушу, черные травинки пробились между пальцами, заскользили под узкими подошвами. Она словно плыла низко-низко над землей, как туман, цеплявшийся за ее подол длинными прозрачными руками. Кап!
Она подошла так близко, что стало различимо сплетение синих вен под кожей, ползущее вьюнком вверх по ногам и исчезающее под мертво висящим ситцем, с которого капала вода. Женщина смотрела прямо на него. Из ее глаз текло, как с платья. Она протянула к нему бледные руки и повернула запястьями кверху. Продольные разъемы в ее плоти набухли и сочились мутной влагой. Он мог бы поклясться, что это было море, вышедшее из берегов ее вен. Кап!
Узнавание ударило, как камень – затянутый ряской пруд. Понимание расходилось тугими масляными кругами, шире и шире, срывая тонкую пленку реальности, в которой не было места этой женщине, ее платью в мелкий цветочек, ее таким родным и таким растерзанным рукам. Он попробовал закрыть глаза, попробовал отвернуться, но тело не слушалось, как это часто бывает в кошмарах. Сознание того, что это сон, не принесло облегчения. Глаза мертвой, в которых плескалось прошлое, не отпускали его, синие губы шевельнулись: «Спаси меня!» - и захлебнулись водой. Кафельное эхо ответило гулко: кап!
Федор закричал, но из горла вырвалось только невнятное мычание. Хотел вскочить, но удалось только приподняться на локте – тело предало его снова, тяжелое и неповоротливое, как свинцовая болванка. Он шел ко дну, шел ко дну, шелкодну...
– С добрым утром!
Живой, чуть насмешливый голос раздался откуда-то сверху, и все отступило – капель, кафельные стены, ситцевое платье. Только пар остался – плавал в черном воздухе серебристыми кисеями, закутывая Федора и Голос в себя, как в кокон.